Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Жак вернулся в Москву и вновь встретился с памятью о службе секретным агентом, об опасениях и тревогах после выхода из ГУЛАГа. И все-таки он смотрит на город, где был арестован, «с удовольствием»: «Я ходил по улицам, вспоминал его, обнаруживал, что места, в свое время переименованные в честь никому не известных советских коммунистов, вновь обрели свои исторические названия, что площадь Дзержинского вновь стала Лубянкой. И я говорил с людьми, со старыми дамами, жалевшими о временах Сталина и справедливо жаловавшимися на то, что отовсюду выныривают бандиты, которые раньше сидели в лагерях, и наводят страх на всех вокруг. И в самом деле, я-то был хорошо с ними знаком и меня самого бросало в дрожь при мысли, что эти паханы разгуливают на свободе. В то же время я смотрел на российских людей, спешивших по своим делам в этой стране, которая так изменилась с тех времен, когда я ее знал, но, кажется, этого не замечавших. И всё это меня радовало!

На первую конференцию собрались узники советских и нацистских лагерей; среди последних была, например, участница французского Сопротивления Жермен Тийон. Много было бывших троцкистов, с которыми я довольно жестко спорил, потому что они по-прежнему твердо верили в марксизм-ленинизм, извращенный при сталинском режиме, а я считал, что это химера, которая неизбежно ведет к катастрофе. На этой конференции было много немцев – одни сидели в нацистских лагерях, другие, в прошлом коммунисты, были затем изгнаны из компартии. И, разумеется, масса бывших советских зэков, в частности украинцы, которые после смерти Сталина и Берии подстрекали к мятежам в лагерях, и, конечно, русские, впервые получившие возможность открыто рассказать о своих несчастьях. Ведь после так называемой первой реабилитации, после ХХ съезда, все эти стойкие и незапятнанные коммунисты заявили, что остались верны идеалам партии несмотря на всё, что им довелось выстрадать по несчастной случайности и по вине одного-единственного человека. И лишь много времени спустя советские диссиденты начали разоблачать режим как таковой.

Теперь они по крайней мере могли говорить о своих страданиях. Особенностью этой конференции было и присутствие сотрудников бывшего КГБ, членов особой комиссии по реабилитации, созданной Горбачевым. В общем, на этой первой конференции много говорили, но не слишком много размышляли. Нужно было в первую очередь дать высказаться тем, кто вышел из советских лагерей, потому что о нацистских лагерях уже были опубликованы сотни томов. Шла работа. Как только выступавшие начинали проводить сравнения, нам напоминали, что нельзя смешивать одно с другим. Но для меня-то ясно: невинная жертва – это невинная жертва, и неважно, преследуют ее по расовым соображениям, как нацисты, или в исступлении тоталитарного бреда, как это было в СССР. По-моему, никакой разницы!»

Жак не обсуждает различия между двумя системами, установленные в итоге ожесточенной полемики. Он не оспаривает мысль, которую высказывают многие, в частности Цветан Тодоров: в нацистских лагерях именно смерть заключенных является конечной целью, а в советских – просто жизнь ничего не стоит. Он не преувеличивает ужасов, которые ему пришлось пережить, сила его свидетельства как раз в том, что оно лишено малейших преувеличений. Он только сравнивает два современных тоталитаризма по признаку эффективности и констатирует, что идеологическая извращенность коммунизма позволила этому режиму продержаться дольше и пустить корни глубже. Жаку не столь важно, что в нацистских лагерях его бы явно не продержали так долго после смерти Гитлера; он подчеркивает, что Гитлер выражал свои идеи более четко, и Жак, так же как множество ему подобных, никогда не подпадал под обаяние его речей с такой силой, с какой предался душой и телом коммунистической догме. Жак готов был согласиться с Реймоном Ароном, который под конец жизни, пережив самый разнообразный опыт, писал: «Коммунизм отвратителен мне не меньше, чем нацизм. Аргумент, который я нередко пускал в ход, чтобы отделить классовый мессианизм от расового, больше ничуть не убеждает меня самого. Кажущийся универсализм первого обернулся оптической иллюзией» [57] Aron R. Memoires. Рaris: Juillard, 1983. P. 1030. .

2-я конференция, организованная «Возвращением», «весьма бурная», состоялась в 1993 году. На ней присутствовал российский издатель новой версии «Справочника по ГУЛАГу». Жак убедился, что его труд находит в России всё большее признание. Он поехал и на третью конференцию в 1994 году. В промежутке он приезжал в Соединенные Штаты рассказывать в Джорджтаунском университете о ГУЛАГе как «гигантской социополитической лаборатории». В 1995 году Жак принимает участие в двух международных конгрессах, посвященных теме нацистских и советских лагерей; один из них состоялся в мае в Париже, в Сорбонне, а другой в декабре в Австрии, в Вене.

30 октября 1996 года, в годовщину того дня, когда московская толпа сбросила с пьедестала памятник Дзержинскому, руководителю советских органов безопасности и разведки, отмечалось еще одно событие, День политзаключенного. Жака пригласили в Норильск, в далекий заполярный край, где он провел десять самых мучительных лет своей лагерной жизни; приглашен он был не как бывший заключенный, а как автор «Справочника по ГУЛАГу». И снова его встречали в аэропорту с цветами, и снова арктический холод, с которым связано столько воспоминаний; вдобавок Жака снимало немецкое телевидение. Почетный гость удостоился теплого приема у мэра Норильска и у председателя общества бывших политзаключенных. Принимает его правозащитное общество «Мемориал», первым председателем которого был академик Сахаров; это общество ставит своей целью открыть всю правду о ГУЛАГе и облегчить участь бывших заключенных. «Нас отвезли в лучшую гостиницу города. Разумеется, как во всех гостиницах бывшего СССР, краны в ванных не работали, но всё же по сравнению с тем, что я помнил по прежним временам, имелся некоторый комфорт. Подумать только: я, бывший зэк, живу в этих апартаментах, располагаю увесистой пачкой рублей на карманные расходы! Это, пожалуй, было приятно. Меня даже не взбесило, что глава администрации края в последний момент отменил собственное приглашение. В самом деле, о чем нам было говорить?

Побывал я в местном музее, который назывался не Музей эксплуатации заключенных, а Историко-краеведческий музей города Норильска. В основном там фигурировало народное искусство, олени, всякая экзотическая фауна, древесина, полезные ископаемые. Время от времени попадались намеки на то, что все эти богатства добывались в тяжелых условиях…

– Понимаете, товарищи, это так печально, что лучше об этом не говорить…