Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Трое беглецов проспали до зари и вновь зашагали вперед, как вдруг появился человек с ружьем и знáком подозвал их к себе. Это был чехословацкий пограничник. Троица попыталась его разжалобить. Объяснили, что они из Польши, что их преследовали за политику. В доказательство предъявили обвинительные приговоры, которые у них были с собой. Пограничник немного понимал попольски. Он молча осмотрел их и спросил:

– Вы обедали? Жена вчера наварила слишком много борща. Можете поесть.

Трое молодых людей умылись в опрятном домике, и толстуха жена пограничника накормила их горячим борщом. Рада говорила по-украински и легко нашла общий язык с супругами. Завязался разговор. «В гостиной были всякие мелочи, которые я узнал, потому что видел такие раньше на стенах польских музеев. Фигурки из хлебного мякиша, типичные тюремные поделки. Такие искусно лепили заключенные в российских тюрьмах; их привозили домой после освобождения многие поляки, отсидевшие срок за борьбу за независимость Польши. Надо сказать, что бурый, плотный мякиш русского хлеба похож на гончарную глину. В советских тюрьмах я не видел художественных поделок из такого мякиша, видел только вылепленные из него шахматы.

Мы тут же спросили у пограничника, не сидел ли он в российской тюрьме, но он не ответил – мы так этого и не узнали. Мы жадно набросились на борщ, согрелись, нам щедро отрезали по ломтю хлеба. Потом чехословак повторил нам то, что прежде сказал еврей. Неподалеку находится деревня, в которой есть коммунистическая организация. Может быть, нам там помогут. Он проводил нас до границы. Широким жестом махнул рукой налево, указывая, где Венгрия, а сам тем временем шепотом объяснил, как идти, чтобы туда не угодить. Такую военную хитрость он придумал на случай, если за нами кто-нибудь наблюдает, чтобы самому не попасть под удар. Налево лежала Венгрия, направо – камень и дерево, которые послужат нам ориентирами, а там дальше – деревня, в которой есть коммунисты.

Мы последовали его советам, пошли направо и очень скоро добрались до деревни, которая называлась Смольник; там мы увидели кабачок, фасад которого украшали вырезанные из дерева и раскрашенные от руки серп и молот. Мы вошли и спросили у хозяина:

– Товарищи здесь?

– На работе. Увидитесь с ними вечером!

– Только вечером! Но что же нам тут делать целый день? Мы из Польши, на нелегальном положении…

Хозяин всё понял и послал своего мальчика за секретарем парторганизации, крестьянином, который сразу же и пришел».

Коммунисты этой деревни оказались венграми, молодых людей они приняли как героев. Их чествовали как товарищей, которых преследовали полиции всех стран. Накормили, напоили. В кабачке они просидели до вечера. «А когда стемнело, у нас появилось ощущение опасности, хотя никакой угрозы как будто не было. С огромными предосторожностями нас отвели на гумно. Наш приход оказался огромным событием в жизни этих счастливчиков, живших в стране, где не было политических преследований. Какое-то время мы прятались в сене, а местная организация тем временем связалась с другой, а та с третьей, и так, наверно, до самой Праги. Наши новые товарищи не знали, что делать, как поступить. Это продолжалось пять-шесть дней. Мы выходили только по ночам, вся деревня была в курсе, все ее жители – члены организации, но всё должно было храниться в строжайшем секрете. Они так же гордились своей миссией, как французы, которым выпадала честь принимать российского диссидента. Его окружали заботой, крутились вокруг него, словно желая ненадолго оказаться в ореоле чужого героизма, при том что им лично это ничем не грозило».

Итак, жители словацкой деревни, венгерские коммунисты, окружали заботой молодых революционеров, преследуемых фашистской Польшей. Тем летом там оказался даже венгерский поэт-коммунист, приехавший из Будапешта, чтобы побыть в свободной стране. Он пришел к ним на сеновал познакомиться. «Внезапно он возник на верхней перекладине приставной лесенки; Рада в тот момент сидела полуголая: было очень жарко. Он сразу приметил ее блузку и юбку и бросил их ей, отвернувшись. Сущий Версаль: изысканные манеры на сеновале. Это был революционный поэт, признанный в Венгрии, несмотря на реакционный режим. Позже он станет членом кружка Петёфи, который сыграет важную роль в событиях 1956 года».

Молодой венгерский поэт еще не раз навещал Жака и его друзей на сеновале. Теперь Рада к его приходу всегда была одета как полагается, и молодые люди тоже. Но вот наконец из Центрального комитета в Праге прибывает распоряжение, и трое сообщников едут в чешскую столицу в сопровождении приставленного к ним товарища, который заботится об их безопасности. В Праге они угодили в новую переделку. «Главное, ни в коем случае нельзя было попасть под арест. Мы сели в трамвай и поехали по указанному адресу. Зенон нашел свободное сиденье впереди. Мы с Радой сели сзади. Когда трамвай огибал большую площадь, мы увидели, как в вагон на ходу вскакивает группа полицейских – двое через переднюю дверь, трое через заднюю. Те, что вошли через переднюю, проходят в вагон. Слева у двери сидел наш товарищ. Вдруг трамвай качнуло, один полицейский потерял равновесие и навалился ему на плечо. Зенон сидел как ни в чем не бывало. Я испугался: я чувствовал, что нас окружили – спереди двое, сзади трое. Я уже хотел соскочить. Но полицейские прыгнули в вагон на ходу просто потому, что спешили. Если бы мы пустились наутек, мы бы привлекли к себе внимание и нас бы схватили. Страх – плохой советчик».

В Праге Рада нашла себе другое убежище, а Жака и Зенона приютил у себя в квартире рабочий, состоявший в организации «Красная помощь», оказывавшей поддержку политзаключенным и преследуемым по политическим мотивам. Вместе с ними жили болгарин и албанец. Через пять дней чешские товарищи решили направить их в Германию. Перебраться из Чехословакии в Германию до прихода к власти Гитлера было нетрудно. Пограничный контроль работал то с одной стороны, то с другой – нужно было только правильно рассчитать время и идти налегке. В час пик сотни рабочих пересекали границу компактными группами. Жак и его товарищи предусмотрительно оделись так же, как все, чтобы не привлекать к себе внимания, и пересекли границу, болтая с чешскими товарищами, которые их провожали. В пограничном городе в Германии им выдали билеты на поезд до Берлина, а там политэмигрантами занималась «Красная помощь» под эгидой немецкой коммунистической партии, которая в Германии времен свободной Веймарской республики пользовалась огромным влиянием.

На дворе 1929 год. Своих попутчиков Жак больше никогда не увидит. Зенон вернется в Польшу, будет арестован еще раз. Потом доучится и получит диплом врача. Рада уедет в СССР и там, вероятно, сгинет в том же аду, с которым позже так близко познакомится Жак. Через много лет он услышит ее имя из уст следователя в Восточной Сибири, который будет его допрашивать…