Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Этих симптомов общего характера Жак просто не осознавал. Не замечал и других примет, более личных. Они исходили от одного из его начальников по службе международных отношений военной разведки. Этот человек сыграл в жизни Жака тайную, но весьма важную роль. Звали его Адам. Польский еврей, по возрасту старше Жака, – тогда ему было лет сорок, – он был и опытнее его, потому что состоял в секретной службе с двадцатых годов и даже раньше. «Это случилось году в тридцать пятом или тридцать шестом в Швейцарии, в Нёвшателе. Адам занимал в иерархии очень высокое место, а я был в самом низу. Он предложил мне вместе сплавать на лодке по озеру. Когда мы оказались вдали от нескромных ушей, он рассказал, что начальник отдела мной недоволен; это должно было указать мне на опасность».

Но Жак не мог и не хотел понять это предупреждение. И сам Адам поведет себя так же, как Жак. В 1938 году его отзовут в Москву из Соединенных Штатов, где он выполнял секретное задание, и, всё понимая, он решит подчиниться приказу. Много лет спустя Жак встретится с ним в бескрайнем океане ГУЛАГа и спросит:

– При твоем опыте и знании системы ты же понимал, что происходит, мог искать спасения в Штатах… Почему ты вернулся в Москву?

И Адам ответил:

– Пойми, все мои товарищи были расстреляны, все стали жертвами Великой чистки. Я вернулся, чтобы погибнуть вместе с ними.

Многие из этих людей сдались от отчаяния; многие по этой же причине брали на себя преступления, которых не совершали. «Когда умирает дело твоей жизни, – говорит Жак, – соглашаешься погибнуть вместе с ним». Но Адам не погиб в ГУЛАГе. Жак тоже уцелел. Двадцать с лишним лет спустя Адам будет способствовать реабилитации Жака.

Разве могли эти два коммуниста-интернационалиста, оказавшихся советскими шпионами, плывя на утлой лодочке по Нёвшательскому озеру под ветерком, уносившим вдаль их слова, – разве могли они предположить, чем это все кончится, причем очень скоро? Через несколько месяцев Жака снабдят радиопередатчиком и пошлют на территорию Франко, в пекло испанской войны: Испания 1936–1939 годов станет для Советского Союза лабораторией, там будут испытывать технику, которая послужит позже – в начале и особенно в конце Второй мировой войны. А Жаку и в голову не придет, что это его последнее задание.

Всем известно, что от себя не уйдешь. Сегодня Жак задается вопросом: что, если какой-нибудь доброжелатель, Адам или другой, послал его в Испанию с единственной целью – дать ему возможность спастись? И в самом деле, много лет спустя Жак расскажет мне, что его задание на территории Испании в 1937 году не фигурировало в его личном деле, хранившемся в КГБ. Должно быть, кто-то уничтожил этот след, предполагая, что секретный агент не подчинится приказу, вызывающему его в Москву, где его ждут приговор и лагерь. Хотя в Центральном государственном архиве Советской армии [10] Теперь Российский государственный военный архив. имеется справка от 23 июля 1960 года, удостоверяющая, что Жак «служил» с 13 апреля по 14 ноября 1937 года. Не уточняя, где и кем служил.

Для задания требовались двое: Жак, которому в то время было лет двадцать семь, и «Луиза», молодая женщина – секретный агент двадцати трех лет. Официально они считались мужем и женой. Молодая обеспеченная пара, оба испаноговорящие, из Центральной Америки. Жена болеет, для поправки здоровья ей полезен мягкий испанский климат. Из-за «болезни» она не выходит из номера отеля, что позволяет ей день и ночь дежурить у передатчика, для конспирации разобранного на части – его собирают только в момент работы. Мнимые супруги якобы ждут, когда для них освободится квартира, в которую они никогда не переедут.

На самом деле Луиза, по-видимому, происходила из почтенной австрийской семьи. Подробности Жаку остались неизвестны, ведь имелось в виду, что они приехали из Латинской Америки, но он предполагает: «По поведению, манерам, разным бытовым мелочам можно судить, к какому социальному классу принадлежит человек, не нужно даже спрашивать, пролетарского ли он происхождения. Я думал, что она австрийка, из-за ее произношения. Она понимала немецкие фразы, которые я произносил. Но я у нее ни о чем не допытывался».

Разговаривали они, разумеется, по-испански. Их познакомили в Москве перед самым отъездом в Испанию. «Как всегда, ощущение, что служишь великому делу. Луиза согласилась играть роль жены человека, которого в первый раз видела! Готовность к самопожертвованию». Но в данном случае самопожертвование обернулось удачей для обоих. «Моя телеграфисточка была хорошенькая, симпатичная, мы с ней отлично поладили! Я получал шифрованные сообщения, расшифровывал их и передавал условленным людям в условленное время. Если товарищ не приходил, я шел на следующую встречу через два дня. Иногда те же товарищи тоже передавали мне сообщения, незашифрованные, но бессмысленные, я их шифровал и отдавал моей спутнице. У меня был свой сектор, а у моих соседей справа и слева свои – они тоже были снабжены собственными рациями, какие часто применяли в то время секретные агенты».

Вскоре после приезда в Вальядолид Жак получает шифрованную телеграмму, в которой ему приказывают срочно «вернуться в деревню». «Деревня», разумеется, означает Москву. Он удивляется. Перед отъездом ему было сказано: «Не покидай поста ни в коем случае, пока не передашь его сменщику. Иначе образуется обрыв связи». Может быть, ему на замену уже кого-то послали? Но нет, не похоже. Жак решает подождать связи, которую они используют не чаще чем раз-два в неделю, на несколько минут, чтобы их не засекли. Спустя два или три дня он телеграфирует, чтобы получить подтверждение, правильно ли он понял, что должен «вернуться в деревню». Ему отвечают: «Возвращайся немедленно!»

Жак по-прежнему не желает понимать, что происходит, и решает повиноваться, несмотря на уговоры «жены». «Мы знали, что в Москве много арестов. Но для истинного коммуниста дисциплина – это дисциплина: солдат революции повинуется приказам, а не обсуждает их», даже если ему все ясно – ведь Жак и его подруга читают капиталистическую и франкистскую прессу, в которой рассказывается о массовых арестах и судебных процессах. Жак, само собой, считает, что это антикоммунистическая пропаганда. Но Луиза сомневается. «Женщины вообще умнее, потому что прислушиваются к интуиции. Она умоляла меня никуда не ехать. Она плакала. Надо сказать, что мы с ней привязались друг к другу. Когда вы вместе служите благородному делу, это сближает. Я утешал ее как мог. И все-таки я уехал». Он настолько ослеплен, что когда комиссар-следователь в московской тюрьме спросит его, знает ли он, за что арестован, он подумает, что его взяли за то, что он не донес на Луизу, уговаривавшую его не возвращаться «в деревню».