Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Спустя какое-то время Жак Росси получил в ответ на свое обращение телеграмму с красной «шапкой», по которой белыми буквами было напечатано: «Государственная». Вот что в ней говорилось: «Приглашаем польского гражданина Франтишека Ксаверия Х. явиться в посольство Польши для подготовки документов, необходимых для его репатриации». К телеграмме прилагался перевод на шестьсот рублей для оплаты билета Самарканд – Москва и дорожных расходов. Это послание изумило нашего француза, который на самом деле не ожидал ничего подобного.

В принципе он не имел права путешествовать без удостоверения личности, тем более так далеко. В окрестностях Самарканда милиция его знала, между тем как в других местах без документов ему грозили новый арест и возвращение в ГУЛАГ. Но не тот человек был Жак, чтобы бояться риска. «Как только я получил телеграмму, сразу пошел к директору института, который был важной шишкой в местном отделении партии, и попросил у него десять дней отпуска, чтобы воспользоваться приглашением польского посольства. Директор удивился и попросил показать телеграмму. Он попытался меня отговорить, но я напомнил ему, что Польша – суверенное дружественное государство, и он склонился на мои доводы. Он предоставил мне целых две недели отпуска, и более того, он даже снабдил меня документом, удостоверяющим, что я сотрудник его института. За неимением удостоверения личности этот документ мог выручить меня, если возникнут сложности. И всё же я так боялся самаркандской милиции, что взял свою “правительственную” телеграмму и пошел с ней на прием к тому самому начальнику, который годами отказывал мне в формуляре, нужном для получения удостоверения личности. Он удивился и заметил, что впервые сталкивается с подобным документом. Потом он сказал:

– Но вы не имеете права покидать город!»

Жака это не порадовало, но он был упрям, а главное, отважен. Если милицейский начальник обратится за сведениями к директору института, он может помешать Жаку уехать любым способом, например организует в вагоне потасовку и задержит его как свидетеля. Из осторожности Жак обставил свой отъезд как можно торжественнее и попросил коллег, преподавателей и научных работников, проводить его на вокзал и побыть с ним до отхода поезда. «В купе мои друзья встретили знакомых из другого научного института, уезжавших на конференцию, так что у меня теперь были на всякий случай другие потенциальные свидетели. И всё же мне было тревожно. Я слишком хорошо знал, что в случае ареста милиция просто прикажет ученым:

– Вы ничего не видели!

И они подтвердят, что ничего не видели».

Уезжая из Узбекистана, Жак отправил телеграмму. На вокзалах везде были отделения телеграфа, и Жак сообщил в телеграмме номер вагона и места тому человеку, который прислал ему приглашение, не указав, что это адрес посольства, чтобы не привлечь внимания цензуры («что было бессмысленно, потому что телеграфист прекрасно понял, куда я телеграфировал. Но притворился, что ничего не понял»). Адрес, как всегда, он знал наизусть: Москва, улица Алексея Толстого, 30.

И его стратегия сработала. По приезде, не успел он попрощаться с попутчиками, как у выхода из купе его уже ожидал польский дипломат. «Мы сразу друг друга признали. Я тут же догадался, что он сотрудник секретной службы. Позже я узнал, что при Сталине он был в Варшаве прокурором. После “десталинизации” его сослали на дипломатическую службу в Москву. Два года спустя началась новая “сталинизация”, и его перевели в Европу. Он отвез меня на служебной машине прямо в посольство и проводил в кабинет посла. Там я узнал, что пригласивший меня человек был некто З., второе лицо в посольстве, ответственный сотрудник, делегат центрального комитета польской компартии, и в его обязанности входила репатриация бывших гулаговцев после ХХ cъезда. Я с ним не был знаком, но мы принадлежали приблизительно к одному поколению (он немного старше), и уже до войны он занимал в партии существенный пост. Был он довольно жизнерадостный, не лишен обаяния и к своим обязанностям относился ответственно, а в них входило наблюдение над действиями советских властей и урегулирование всяческих конфликтов.

Завязалась беседа. Он знал кое-кого из моих товарищей по прежней жизни, партийных деятелей тридцатых годов. Он не скрывал ностальгии по нашим юношеским убеждениям, разочарования в том, к чему мы пришли. Я чувствовал, что он отнесся ко мне с уважением. Обращался он ко мне то на “вы”, то в третьем лице, как принято было у польских коммунистов. Он тактично ни о чем меня не спрашивал, но всё же позволил себе некоторую критику по адресу советских властей, которые всячески ставили им палки в колеса и причиняли массу неудобств. Для меня было неожиданностью, что между обеими партиями существует такое недоверие.

Он предложил мне ночевать в посольстве – неслыханное дело по отношению ко мне, человеку без документов, – в здании, отведенном младшему посольскому персоналу с семьями. Меня тронуло соседство с детьми, лепетавшими по-польски и сообщавшими мне свои важные новости, вроде: “Представляешь, он еще писает в штаны”».

З. устроил Жаку встречу с генеральным консулом Польши, и тот засыпал его множеством вопросов, как официальных, так и личных, о его деятельности в Польше, о городах, в которых он бывал, о его польских родственниках, о том, какие должности занимал Марсин Х. в разные периоды жизни. В конце концов он посоветовал Жаку вернуться в Самарканд и ожидать, когда сообщенные ему данные пройдут проверку в Польше, после чего ему можно будет выдать консульский польский паспорт. Жак настоял на том, чтобы лично приехать за паспортом, когда он будет готов. Он даже подумать боялся о том, чтобы доверить столь важный документ советской почте.

Консул согласился, хотя не без колебаний. Жак благополучно вернулся в Среднюю Азию и стал ждать известия о паспорте. Но полякам не так легко было убедить советские власти, что Жак имеет двойное гражданство и вправе претендовать на польский паспорт. Жак извелся от ожидания, писал, звонил. Ему советовали набраться терпения. И вот спустя почти год его известили письмом, что паспорт готов. Из осторожности он решил опять съездить в Москву и обратно и лично получить драгоценный документ.

Вернувшись в Самарканд, он ринулся в милицию со своим новеньким польским паспортом. Но официальная печать братской страны не успокоила милицейского начальника и вышестоящих товарищей.

– Вы же не поляк, а француз.

«Я умолял его вникнуть в мое дело. Он разговаривал со мной вполне вежливо. Он просто не признавал меня поляком. Сказал, что во всем разберется… Не сегодня, завтра. Нет, эти люди на свой лад вели себя порядочно. Вот вам пример: в это время у меня украли в автобусе бумажник с моими французскими документами и, как это было принято, вор забрал деньги, а документы сунул в почтовый ящик, и в конце концов они угодили в руки моего милиционера. И когда я в стотысячный раз пришел за своим недостижимым формуляром, он честно выдал мне мои французские бумаги».