Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Я вот думаю, что же лежит в основе её удач, пусть не очень больших пока, но достаточно ярких? Ведь были и срывы, и слёзы… да, да, и слёзы. Работает она с колоссальной нагрузкой. Ведёт по существу всю следственную работу.

И вот думается, что причина её несомненных удач заключается в том, что наш старший следователь — человек энергичный, творчески относящийся к работе, имеющий серьёзную теоретическую подготовку. А главное — настоящую комсомольскую совесть.

Нечего скрывать, в нашей работе всякое случается. Работать, например, в аппарате Управления и легче, и чище, и спокойнее, а тут приходится вести следствие, выслушивать и брань, и оскорбления, и угрозы; колесить по району во всякую погоду, в любое время дня и ночи, недоедать, недосыпать, всё время ощущая большую ответственность за судьбы людей. Вот почему я сказал о комсомольской совести…

Над районным центром — осенняя ночь. Поздно. А одно из окон отделения милиции освещено. Островок света лежит на пожелтевшей сухой траве. Верно, это Лидия Пелих засиделась у себя в кабинете, а может быть, она пробирается сейчас по одной из просёлочных дорог района, туда, где ждут её, где нужна она — старший следователь районного отделения милиции.

Не так давно в редакцию поступили стихи. Они посвящались годовщине Октябрьской революции и начинались так:

На первый взгляд всё довольно гладко: рифма, хоть и слабая, на месте, размер — в основном выдержан, грамматических ошибок нет, какие могут быть претензии?

Но недостаток этих стихов в том, что они ничему не учат, не волнуют читателя.

Когда поэт пишет стихи, он стремится каждым словом, каждой вложенной в них мыслью к чему-то призвать людей, раскрыть перед ними в художественной форме свою мысль, свои идеалы. Поэтому, когда мы говорим о стихах, мы прежде всего интересуемся их идейной стороной, т. е. тем, что поэт хотел выразить своим произведением.

Но некоторые люди считают, например, что идейными могут называться только такие стихи, в которых говорится о передовиках производства, о героях, о новостройках, а что же касается стихов о природе, о любви, о чувствах поэта — всё это, мол, либо безыдейно, либо находится на очень низком идейном уровне.

Это, конечно, очень примитивный, очень неверный взгляд. Можно и о новостройке написать безыдейные стихи: ничего не раскрыть, ни к чему не призвать, ничему не научить, не пробудить в людях больших человеческих чувств, и можно в маленькое по размеру стихотворение о природе вложить большую идею, заставить людей взволноваться, задуматься, что-то отвергнуть и что-то полюбить.

Вот, например, известный отрывок из романа Пушкина «Евгений Онегин»:

и т. д.

На первый взгляд — обыкновенная зарисовка с натуры, но присмотритесь, сколько в этих строчках хорошей бодрости, любви к русской зиме, светлой улыбки. Разве это не идея?

Или стихотворение Лермонтова «Сосна».

Ведь это тоже не праздное описание одинокого дерева, это очень интересное стихотворение, в котором поэт выражает чувство одиночества, тоски, свойственные целому поколению тогдашней передовой русской интеллигенции, задыхавшейся в обстановке реакции.

Значит, дело не в том, о чём написано стихотворение (можно и нужно писать и о новостройках, и о передовиках, и о любви, и о природе, обо всём, что окружает нас), дело в том, что проповедует автор, какую идею, какую мысль он стремится выразить в своём произведении. В этом и заключается самое главное.

Но достаточно ли только этого? Конечно, нет.

Всякая мысль поэта должна выражаться художественно, поэтически, образно, должна «вспыхивать» в сознании читателя.

Один человек работает, отдыхает, вспоминает прошлое, мечтает о будущем. Вокруг него ежедневно, ежечасно — многообразная жизнь. Однако многое остаётся им незамеченным. И вот приходит другой очень внимательный и зоркий человек, он раскрывает перед собеседником что-то свежее, новое, интересное. — «Как это верно, — говорит собеседник. — я ведь и сам раньше задумывался над этим, как-то пытался сформулировать это явление, а он пришёл и в двух строчках, красивых и ярких, раскрыл всё». Этот «другой» и есть настоящий поэт.

Когда Н. А. Некрасов в стихотворении «Рыцарь на час» заявил:

это было целым откровением, многие узнали себя, увидели своё лицо и ужаснулись, поняв, что жизнь прожита бесполезно.

В двух строчках выражалась трагедия целого поколения либеральной русской интеллигенции.

У Назыма Хикмета есть стихотворение о революционерах, заключённых в тюрьму. Несмотря на пытки и угрозы, революционеры молчат, но это не молчание страха. А молчание силы. Они словно говорят своим молчанием: нас не осилить, скоро придёт тот день, когда мы расправимся со своими палачами. Приблизительно таково содержание этого стихотворения. Но так эта мысль звучит в прозе, а как же выразить её в стихах? Какой поэтический образ наиболее приемлем в данном случае? Как очень коротко и очень ярко выразить это суровое молчание заточённых, но верящих в победу людей? Много слов и образов перепробовал поэт и, наконец, нашёл то, что ему было нужно:

Так родился поэтический образ.

Перед вами юноша, который горячо полюбил. Поэт описывает его приблизительно так: пришла к юноше первая любовь, он не спит ночей, мучается и страдает. А она (та, которую он полюбил) словно и не замечает его, даже смеётся… и т. п. Интересно это? Нет, неинтересно потому, что слишком знакомо; не нашёл поэт нужного образа, чтобы ярко описать сложившуюся обстановку.

Но В. Маяковский сказал об том же вот как:

Да, именно так и было. Это сказано настолько метко, что нельзя, прочитав, остаться равнодушным.

Но всякая ли образная речь будет волнующей, поэтически убедительной? Вот, например, пишут поэты о море, начиная с древнейших времён и по сей день. Но живут, запоминаются, волнуют нас не все эти стихи.

Представьте себе, что какой-то «первый» поэт назвал море синим. «Синее море», — сказал он, и люди с удовольствием повторили его слова. Проходили века, рождались и умирали поэты, но все они в своих стихах называли море синим. Как вы думаете, могло бы это всегда нравиться, всегда привлекать? Конечно, нет. Да так и не бывает. Каждый поэт старается один и тот же предмет определить по-своему. Один сказал «синее море», другой — «море, как опрокинутое небо», третий — «бескрайний простор». «Прощай, свободная стихия!», — сказал А. С. Пушкин, обращаясь к морю; «струя светлей лазури», таким представил себе море М. Ю. Лермонтов.