Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Булату Окуджаве

Закрыта последняя страница калужской жизни Булата Окуджавы, но так случилось, что публикация первой настоящей прозы Булата Окуджава тоже связана с Калужской областью и с калужанами.

Речь пойдёт о знаменитом альманахе «Тарусские страницы», отцом-вдохновителем которого был всё тот же неуёмный, битый, но недобитый Николай Васильевич Панченко, и о первой повести Булата Окуджавы, опубликованной в этом альманахе.

Впрочем, по порядку. Для начала несколько слов от том, как сложилась жизнь Булата в Москве.

Вскоре после переезда из Калуги Булат Окуджава не без помощи старого знакомого Сергея Наровчатова был принят на работу в издательство «Молодая гвардия».

Вот как о первой встрече со вчерашним калужанином вспоминал Евгений Евтушенко:

Окуджава тогда заведовал в издательстве «Молодая гвардия» переводами поэзии с языков наших республик, подкармливал молодых русских поэтов, давая им подстрочники. Относился я к нему как к редакционному работнику, который между делом пишет стихи. И все же в нем было нечто особое, от его сдержанной, несуетливой манеры двигаться, говорить веяло каким-то еще внешне не определившимся, но внутренне сознаваемым талантом. Одет он был весьма скромно: дешевенький буклешный пиджачок, черный свитерок, зимние ботинки на войлочной подкладке. Однако все в нем выглядело уместно, элегантно. Меня невольно потянуло к этому человеку — в нем ощущалась тайна. Этой тайной был его тогда еще не выявленный талант. Окуджава показал мне рукопись своей новой книги. Раскрыв ее, я был поражен: эти стихи, казалось, были написаны совсем другим поэтом, если сравнить с калужской книжкой. Сразу врезались такие строки: «Сто раз я нажимал курок винтовки, а вылетали только соловьи» [221] Предисловие к первой большой грампластинке Булата Окуджавы. М40–38867–8 .

Кстати, Евгений Александрович скромно умолчал о своей роли в судьбе рукописи новой книги стихов Булата, а сам автор эту роль хорошо запомнил:

Потом ко мне как-то, да, ещё в «Молодой гвардии», — ко мне как-то зашел Евтушенко, еще молодой, такой угловатый. А я писал стихи и складывал их в ящик. Он взял мои стихи почитать, попросил домой, я ему дал, а через три дня мне позвонили из издательства «Советский писатель» и сказали, что моя рукопись находится там на рецензировании: оказывается, он тайком отнёс в издательство мои стихи. И так вышла первая книга уже в Москве — книга, в которой, может быть, много слабых вещей, но за которую я полностью отвечаю, это моя книга. Вот благодаря его помощи я эту книжку издал. Называлась она «Острова» [222] Из выступления Б. Окуджавы на вечере в Клубе МПС 6 ноября 1981 г. .

Окуджава недолго проработал в «Молодой гвардии», но об этой его работе помнят многие. Вот, например, что рассказывает Юнна Мориц:

Исключили меня из Литинститута с потрясающей формулировкой: «За нарастание нездоровых настроений в творчестве исключить из института на 2 года для приобретения жизненного и эмоционального опыта». <… >Мне было тогда жутко несладко… из общежития выселили, московской прописки не было, мои друзья в Киеве продавали книги, чтобы мне как-то помочь. Ведь и на работу не брали! И вдруг я получила перевод на невиданную для меня тогда сумму — 537 рублей. А это, оказывается, в те дни скромный и почти никому неизвестный молодой редактор отдела переводной поэзии в издательстве «Молодая гвардия» Булат Окуджава, хорошо зная, в каком бедственном положении я очутилась, нашел возможность включить некоторые мои переводы в очередной сборник. Это сейчас кажется просто, а чего это ему стоило тогда — знает только он сам… Я стала «персоной нон грата», ведь вскоре после исключения в «Комсомольской правде» была опубликована громившая меня статья «Чайльд-Гарольды с Тверского бульвара», в «Известиях» — статья В. Журавлева «Никудыки», и после этого такого поэта вроде бы и не стало… А Булат сумел! Тогда! Памятливый человек на все: на зло и на добро, и моя благодарность Булату от времени не померкла [223] Даугава. 1987. № 7. С. 82. Интервью с Ю. Мориц «…все корни тянутся к свободе». .

Однако в издательстве Булат Окуджава не задержался. И именно из-за таких поэтов, как Юнна Мориц, с неблагозвучной, как некоторым казалось, фамилией. Сам Окуджава в рассказе «Подозрительный инструмент» рассказывает об обстоятельствах своего ухода из издательства:

В его списках был и совсем молодой — Женя Евтушенко, и Давид Самойлов, и Женя Рейн, и Толя Нейман, и Женя Храмов, и Юлий Даниэль, и Белла Ахмадулина, и Юрий Левитанский, и многие другие начинающие и уже сложившиеся поэты. И вот однажды заведующая подозвала Ивана Иваныча и попросила у него список переводчиков. Она долго просматривала этот список, молчала и только сильно покраснела. А он смотрел на неё и испытывал при этом возвышенные чувства, ибо приятно видеть перед собой пожилую интеллигентную женщину, тонко чувствующую, иронически поглядывающую на безмерно суетных и суетливых бывших комсомольцев и на всяких национальных авторов, самонадеянных и наглых, вывалившихся из свинцовых облаков конъюнктуры, которых так просто не спровадишь, потому что за ними власть и политика, но которых можно проводить насмешливым движением неюных губ, и пожать недоуменно плечами, и вздохнуть, утверждая хоть так собственное достоинство. И вот, просмотрев список, она сказала через силу, глядя в окно:

— Странный список…

— Чем же он странный? — не понял Иван Иваныч. — Может, я должен был отпечатать его на гербовой бумаге?