Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

И это несмотря на неоднократные утверждения самого поэта, что в газету он пришёл не 1953-м, не в 1954-м, а в 1955 году, и на документы, подтверждающие его слова. При этом, как уже было сказано, всем остальным Розенблюм почему-то верит безоговорочно. Зурабу Казбек-Казиеву, например, который ошибочно утверждает, что Мария Окуджава единственная из всех братьев и сестёр уцелела в тридцатые годы, что она была самой младшей из них, что семья Окуджава в Шамордине жила в одной комнатке…

Все эти и многие другие неточности — не вина Казбек-Казиева, а беда всякого мемуариста. Дело в том, что любой человек события своей прошлой жизни помнит неточно, а часто и искажённо. Поэтому утверждения любого мемуариста требуют тщательной проверки. Что-то можно найти в архивах, а что-то надо сопоставлять со словами других вспоминающих.

К сожалению, практически все неверные утверждения из диссертации Ольги Розенблюм благополучно перекочевали в книгу Дмитрия Быкова. И здесь можно только посочувствовать писателю, который безоглядно поверил в авторитетность изобилующей неточностями и ошибками научной работы.

Так, в книге Быкова читаем:

В гости к Окуджаве однажды заехал перебравшийся в Москву Зураб Казбек-Казиев, тбилисский друг. Он оглядел обстановку в учительском доме — и ужаснулся.

Я много раз общался с Казбек-Казиевым и не помню, чтобы Зураб Александрович когда-нибудь говорил, что бывал у Булата в Шамордине в бытность того учителем. Неужели он мог забыть, что ни в какое Шамордино в 1950-м году он не ездил? Не мог. Он вспоминал, и неоднократно, что действительно там бывал. Но — позже, через десятки лет.

По-видимому, Ольга Розенблюм невнимательно прочитала известную ей расшифровку выступления Зураба Казбек-Казиева на заседании Клуба друзей Булата Окуджавы 21 июля 1998 года в Гослитмузее [81] Кстати, в своей диссертации О. Розенблюм указывает, что все цитаты З. Казбек-Казиева взяты из её с ним личной беседы. Возможно, это и так, только непонятно, зачем она задавала ему те же вопросы и получала те же самые ответы, которые звучали на упомянутой встрече. .

Вот и в своих записках в роддом Окуджава дважды упоминает о занятости в понедельник и в одной из них даже конкретно пишет, что в понедельник он в первой смене. А первая и вторая смены — это, как известно, школьный распорядок дня. Но Розенблюм пишет, что он работает в газете, значит, по её мнению, это распорядок работы редакции. И дальше она на протяжении многих страниц трудолюбиво и доходчиво «разоблачает» объект своего исследования, рассказывая в подробностях, как Окуджава «работал в газете».

И, совсем уж отвлекаясь от темы, хочется отметить, что в книге Быкова есть, конечно, и свои ошибки, не только те, что он почерпнул у других исследователей. Но многие его ошибки выглядят не случайными — по мере прочтения книги создаётся впечатление, будто писалась она с постоянной оглядкой на некоего настороженного читателя, от которого зависит судьба его книги. Таких примеров в истории литературы немало — когда писатель хочет угодить какому-то одному, конкретному читателю — и все они, как правило, были неудачными. Вспомнить хотя бы пьесу Булгакова «Батум», написанную, чтобы угодить Сталину.

В случае же с Быковым автору удалось-таки написать интересную, хотя и не бесспорную и перегруженную, на мой взгляд, литературоведческими рассуждениями книгу, но постоянные оглядки на конкретного читателя сделали её мало похожей на биографию именно Булата Окуджавы. Чего стоит хотя бы утверждение, что Булат Шалвович не уходил из семьи в начале 1980-х годов, хотя общеизвестно, что он не просто уходил, а на несколько лет. Или, например, Быков сомневается в авторстве Булата Окуджавы песни «Однажды Тирли-Тирли…», потому что «вдова поэта рассказывает, что слышала эту песенку от старых тбилисцев и они уверенно считают её дворовой». Причём вначале у Быкова было написано: «и они называли её дворовой». Видимо, этот вариант не прошёл цензуры «единственного читателя» и фразу пришлось усиливать словом «уверенно».

И неважно, что, в отличие от неведомых «старых тбилисцев», многие вполне реальные тбилисцы, знакомые с Булатом на сорок лет раньше, чем его вдова, уверенно называют Булата автором этой песни [82] См. об этом: Гизатулин М. «… Из самого начала». М.: Булат, 2010. С. 61–63. .

Несмотря на то, что ни в какой газете Булат тогда не работал, надо всё-таки признать, что в своём письме Гале о загруженности в понедельник он не «врал». В это время он работал за двоих. В прямом смысле слова — в вечерней школе за ушедшую в декретный отпуск Зою Левиту и в дневной — за ушедшую туда же свою жену.

О работе в вечерней школе можно составить какое-то впечатление по одной фразе из письма жене в роддом:

Деньки бегут, и скоро-скоро мы уже увидимся. Мы думаем, что если всё будет хорошо, то тебе можно будет в субботу выписаться. Ты там позондируй почву.

Вчера я был в вечерней школе. Левита ещё не возвращалась, и, следовательно, пока денежки идут мне.

Поздравления тебе от Степана Кузьмича. Я пользуюсь тишиной и спокойствием и продолжаю осиливать «Циолковского». Помогаю по хозяйству. В остальном всё по-прежнему. Как там Пикелиш? Мы его очень хотим повидать. Худенький он или толстенький? Ты очень равнодушно описываешь его, наверное, он очень некрасивый.

Крепко вас целую, Булат [83] В этой записке Булат упоминает о работе над поэмой о К. Э. Циолковском — речь о ней пойдёт ниже. А названный здесь Степан Кузьмич Родин был директором детского дома — сначала в Шамордине, затем в Калуге. О нём говорилось в предыдущих главах. .

Понятно, конечно, что в посленовогодние дни учеников в вечерней школе было немного, но думается, что и в остальное время эта работа была не слишком обременительной.

Что же касается дневной школы, где он заменял свою жену, то там, конечно, нагрузка была серьёзнее.

Но вот Галина из роддома выписалась, а тут как раз и Левита вышла на работу, и в вечерней школе № 5 Булату больше делать было нечего. Зато нашлось местечко в другой вечерней школе Московско-Киевской железной дороги — № 2. Это было очень удобно, ведь ШРМ № 2 располагалась в том же здании, что и дневная № 10, где он замещал жену. И на третий день после выписки жены и сына из роддома Булат пишет заявление:

Начальнику отдела учебных заведений М. — К. ж.д.

От преподавателя русского языка и литературы

Окуджава Б. Ш.

Заявление

Прошу предоставить мне основную работу в ш.р.м. № 2 м. — к. ж. д. в 8-х классах по русскому языку и литературе.

14 января 1954.

Ниже на письме датированное тем же днём разрешение директора школы № 2:

Против предоставления работы не возражаю за счёт разгрузки учительницы Дмитриевской Е. И., имеющей нагрузку в двух 8-х, двух 9-х и двух 10-х классах.