Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Я уже сетовал на то, что при поверхностном подходе биограф рискует написать биографию какого-то другого героя, не того, за которого он брался. Вот что Дмитрий Быков пишет про первые шаги в роли редактора газеты «Молодой ленинец» Николая Панченко:

В 1954 году Николай Панченко, едва его назначили главным редактором «Молодого ленинца», придумал клуб по интересам «Факел» — творческое объединение при газете, в котором Окуджава стал главным литературным консультантом.

Не было этого ничего. Не был никогда Панченко главным редактором «Молодого ленинца» (должности такой не существовало), не был Окуджава главным литературным консультантом. Клуб «Факел» — да, пытался Панченко создать такой клуб, но не в начале своего редакторства в газете, а в самом конце, перед увольнением. Не получилось.

А у Дмитрия Львовича получилось:

В общем, «Факел» был клубом стопроцентно комсомольским, но ведь и Окуджава в это время — правоверный комсомолец.

Здесь тоже необходимо маленькое уточнение: Окуджава никогда не был комсомольцем. При написании биографии неплохо бы знать хотя бы анкетные данные того, о ком пишешь.

Так и получилось, что через полтора года после первой публикации Булат снова напечатался в «Молодом ленинце». И не в каком-нибудь рядовом номере, а в посвящённом празднику 1 мая! И не где-нибудь, а на первой странице! Триумфальное возвращение, можно сказать. Стихотворение называлось «Весеннее» и посвящено было, конечно, Первомаю. Возможно, Панченко специально попросил Булата написать такое стихотворение, чтобы реабилитировать опального автора. Дело было ответственное, ведь в случае недовольства властей Окуджава снова мог быть надолго отлучён от газетных страниц. Да и самому Панченко не поздоровилось бы.

О. Розенблюм пишет:

А в «Молодом ленинце» стихотворение Окуджавы впервые появилось лишь в мае 1954, когда он уже 2,5 года прожил в Калуге и уже почти год проработал в газете.

Про «работу в газете» мы уже говорили и неоднократно, про «впервые» — тоже ошибка. Оценку этому стихотворению, как и всем стихам Булата калужского периода, Розенблюм даёт уничижительную, и об этом хотелось бы поговорить подробнее.

Принято считать, что всё, написанное и опубликованное Булатом в Калуге — конъюнктурно и бездарно. Это давно уже стало общим местом. Боюсь, что начало такому отношению к своему раннему творчеству положил сам Булат Шалвович своей гипертрофированной самоиронией, граничащей с самоуничижением.

И вышла, наконец, маленькая книжечка очень плохих стихов, потому что я писал — ну о чём я мог? — я писал стихи в газету к праздникам и ко всем временам года. Значит: весна — стихотворение, зима — стихотворение, по известным шаблонам [84] Окуджава Б. «Я никому ничего не навязывал…» / Сост. А. Петраков. М., 1997. С. 25. .

Мне казалось, что я уже достиг совершенства, и кончилось тем, что в Калуге выпустили мою маленькую книжечку стихов. Ну, это были стихи, посвящённые 1 мая, 7 ноября, Новому году, 8 марта, лету, осени, зиме, весне. Вот так вот. Были похожи друг на друга и на стихи очень многих других поэтов [85] Б. Окуджава на вечере в Клубе МПС 6 ноября 1981 г. Фонограмма. .

Значит, стихи были так называемыми «датскими», то есть, написаны они были по поводу какой-то даты, какого-то праздника. И исследователи творчества поэта с удовольствием поверили, что они были плохими, даже не удосужившись проверить, так ли уж всё безнадёжно.

Вот что пишет, например, Валерий Сажин о стихотворениях Булата Окуджава того времени:

То, что публиковал Окуджава в 1953–1956 гг. (если вводить это в разряд жанровых определений), можно назвать «стихотворениями на случай» (что в XVIII в. было писать не зазорно, а в советские времена стало аттестоваться как конъюнктура): первая публикация приурочена ко дню смерти Ленина, затем излюбленным праздником Окуджавы в 1954–1957 гг. становится 1 мая, день рождения Ленина, день гибели Пушкина, столетие смерти Гейне, Новый год… [86] Сажин В. Н. Слеза барабанщика: [Вступ. cт.] // Окуджава Б. Ш. Стихотворения / Сост.: В. Н. Сажин, Д. В. Сажин. СПб.: Академ. проект, 2001. С. 64–65.

Примерно так же об этих стихах высказывается Дмитрий Быков:

При Панченко Окуджава печатал в «Ленинце» стихи к датам — летние, зимние, праздничные, как это было тогда принято; существовал еще жанр «лирической зарисовки» или стихотворной подписи к фотографии.

Правда, говорить о стихах молодого Окуджавы мы толком не можем — судить приходится по неопубликованному, а то, что писалось для себя, он впоследствии уничтожил; то, что печаталось в калужских газетах и составило книгу «Лирика», он сам оценивал невысоко уже в пятидесятые.

Последняя фраза Быкова загадочна — что имеется в виду под судить по неопубликованному, если сам же Быков заявляет, что всё неопубликованное поэт впоследствии уничтожил? Скорее всего, в тексте опечатка (видимо, автор хотел сказать: по опубликованному ). И всё равно: откуда известно, что Окуджава уничтожил то, что «писалось для себя»?

Правда, Дмитрий Быков усмотрел-таки «фигу в кармане» в одном из «датских» стихотворений, но это не изменило его мнения об их качестве:

Проще всего сказать, что в тогдашних его стихах присутствует некая тайнопись, попытка хоть намекнуть на истинные обстоятельства — скажем, в «Весеннем»:

Но даже если он в самом деле думал не о дореволюционных, а о послевоенных ссыльных — текст не становится от этого лучше.

А вот как характеризует поэта и его стихи Ольга Розенблюм:

Однако ещё в 1956 году вышла его первая книга «Лирика», и в ней мы находим клише, канцеляризмы, патетические высказывания.

Дальше ещё лучше:

Но Окуджава, и в более поздние годы не бывший борцом, в диссидентском кругу всё-таки не диссидент, писал в 1950-е стихи, легко проходящие ту самую цензуру, писал их не только потому, что понимал конъюнктуру, но и потому, что считал нужным писать их именно так.

Из последнего высказывания вырисовывается совсем уж неприглядный образ придворного поэта-приспособленца, вызывающий из глубин памяти имена Николая Грибачёва или Егора Исаева. Хочется посочувствовать О. Розенблюм, что она вынуждена заниматься творчеством столь несимпатичного ей человека.

По части загадок Розенблюм вообще большая мастерица. Вот она пишет о произведении, о котором исследователям известен только сам факт его написания, и то со слов свояченицы Булата:

…Более позднее стихотворение, уже в калужский период написанное, которое И. В. Живописцева условно называет поэмой «Белая медведица» — «о женской любви, ревности, о первых подозрениях».