Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

И наконец, № 71 от 5 сентября 1954 года. Здесь у Булата Окуджавы совсем крохотный гонорар — всего пять рублей. Ну, не иначе как за одну из подписей под карикатурой, о которых рассказывал Панченко. Так и есть! На третьей странице газеты письмо читателей-туристов. Их ласково приняли на бумажной фабрике в Кондрове, зато в Воротынске, где гости в семь часов вечера «хотели познакомиться с работой селекционной станции», её директор (который, заметим, после трудового дня уже законно находился дома и не обязан был ничего показывать никаким таким «туристам») «отрезал»: «Поздно. Ничего сделать не могу».

Под письмом — карикатура А. Каурова с подписью без указания автора:

Художник Александр Кауров в это время большей частью работал в газете «Знамя», и надо бы разыскать и тамошние гонорарные ведомости, чтобы по возможности «выловить» все перлы интересующего нас поэта. Но мы это оставим следующим исследователям, нельзя же всё себе да себе!

Кстати, о художнике Каурове. С какой стати вдруг Окуджава, ещё не работающий в газете, с тамошними художниками совместные проекты делает? А очень просто — с Александром Александровичем Кауровым они были давними приятелями. Ещё с тбилисского госпиталя. А может быть, и раньше, с фронта, потому что Кауров тоже воевал на Северном Кавказе и тоже в кавалерийском полку. После ранения Кауров, как и Окуджава, попал в Тбилисский госпиталь. В госпитале его заметил сотрудник газеты Северо-Кавказского фронта «Боец РККА» капитан Ираклий Андроников и забрал в газету. Мимо Булата Окуджавы тогда тоже не прошли — его стихи несколько раз появлялись на страницах этой газеты, пока она не прекратила своё существование в 1946 году, когда война закончилась и фронты были упразднены.

Александр Кауров переехал в Калугу, как и Булат Окуджава, в 1952 году и сразу стал художником газеты «Знамя», а жена его, Клавдия, устроилась работать корректором в «Молодой ленинец». Знакомство Александра с Булатом возобновилось, и дальше они дружили всю жизнь. Первую свою книжку «Лирика» Булат подарил с тёплыми подписями и Саше Каурову, и его жене Клавдии. Ещё бы не подарил! Ведь обложка этой книги оформлена художником А. Кауровым!

Оба экземпляра с автографами в конце концов разными путями попали ко мне в коллекцию, но одну потом кто-то умыкнул.

Клавдия Витольдовна умерла в 2003 году, когда я уже четыре года как добросовестно и последовательно окучивал эту область. Но я начал с краёв её, постепенно, как трудолюбивый паук, сужая круги и подбираясь к самому сладкому — Калуге. Добравшись до неё, родимой, застал её уже не такой сладкой — многие важные для моих исследований люди умерли, в том числе и Клавдия Витольдовна.

Но мне надо было спешить и выбирать, что первым должно быть мною схвачено, и я выбирал деревни, потому что в городе всегда свидетелей больше и, если одни меня не дождутся, то другие как-то восстановят картину. Горькое заблуждение! Никто и никогда мне не восстановит того, что могла бы рассказать Клавдия Витольдовна.

Да что там Каурова! Главный свидетель, с которым мы за несколько лет столько переговорили и столько чая вместе выпили, остался недорасспрошенным! Я стеснялся сильно перетягивать одеяло на Булата, да мне и вправду хотелось говорить с Панченко о нём самом и о его стихах. Однажды, когда я вернулся от него домой, раздался звонок. Звонил Николай Васильевич:

— Марат, в следующий раз, когда вы ко мне приедете, я много чего расскажу вам о Булате в Калуге. Очень много!

Видимо, наша долгая беседа всколыхнула в нём все воспоминания…

А что же я? Мне показалось, что я несколько обидел своим обострённым интересом к Булату замечательного его друга Николая, а теперь уже давно и моего друга, с которым мы научились разговаривать даже одними лишь взглядами.

И я приехал на следующий день, установил видеокамеру на штатив и попросил Николая Васильевича не рассказывать мне сегодня ничего про Булата Окуджаву, а только почитать свои стихи. И Николай Васильевич читал, а я слушал и записывал. Он увлёкся, но время от времени вскидывался — не закончить ли чтение? Я не разрешал заканчивать. И так мы просидели три часа.

Это была наша предпоследняя встреча. Ничего он мне больше не рассказал — не успел. Потому что в последнюю встречу он меня уже не узнавал и даже глаза не открывал. Ему оставалось жить один день.

Только вот в песне ещё, написанной замечательным композитором и исполнителем Андреем Крамаренко на стихи Николая Панченко, они с Булатом вдвоём прогуливаются, молодые, счастливые. И я где-то в сторонке наблюдаю за ними, но недалеко, и радуюсь за них. Хотя мне во время этой прогулки был всего один год от роду.

На этом мы, пожалуй, закончим повествование о событиях 1954 года. Совсем скоро Булат навсегда простится со школой и перейдёт на работу в газету. Но это тема уже другого рассказа. А напоследок ещё одна цитата. В. Сажин в предисловии к книге в серии «Новая библиотека поэта» пишет:

Очевидно, что благодаря работе в газете Окуджава был замечен как поэт. Именно среди журналистов провинциальных газет черпался контингент для положенных по регламенту работы Союза писателей областных совещаний молодых литераторов.

Может быть, в других случаях так и бывало. Но не в случае с Окуджавой. Он пришёл на работу в газету, будучи уже известным поэтом Калуги.

В самом начале 1955 года Окуджава наконец становится штатным сотрудником газеты «Молодой ленинец». Приказ № 5 от 12 января 1955 г.:

Окуджава Булата Шалвовича принять в штат редакции на должность литературного сотрудника отдела учащейся молодёжи с месячным испытательным сроком с 12. 1 по 12. 2.

Это был действительно крутой поворот в его жизни. И не потому, что оклад литсотрудника газеты — девятьсот пять рублей, что было почти столько же, сколько они получали с женой вместе, когда учительствовали в шамординской школе. А ещё ведь в газете и гонорары будут. Но это всё не главное. Главное было в том, что Булат Окуджава перешёл в новое качество, максимально приблизившись к давней мечте стать профессиональным литератором.