Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Над поэмой «Весна в Октябре» Окуджава работал долго, но и после публикации работа продолжилась — текст в альманахе сильно отличается от того, что вошёл в книгу «Лирика» через год.

Знакомство Панченко и Окуджавы быстро переросло в настоящую дружбу. Они даже какие-то статьи будут писать вдвоём. А последняя их встреча на газетной странице пришлась на 1992 год [120] Опасность таится в возбуждённом невежестве: Булат Окуджава и Николай Панченко о конфликтах в писател. союзах / Беседовал К. Кедров // Изв. М., 1992. 8 апр. Портр. . Хотя в Москве, конечно, они встречались уже значительно реже.

В первой половине апреля Булат Шалвович потрудился «так себе» — всего 70 рублей гонорара. Попробуем найти, что это было, на 70 рублей. Никаких стихов под фамилией Окуджава нет, статей под псевдонимом А. Андреев тоже нет. Значит, надо искать среди тех материалов, что без подписи. Так, а что там Роза Матвеева, коллега Булата по школьному отделу? Она за первую половину апреля тоже получила гонорар, 80 рублей, и при этом её фамилии тоже нет в газете.

В номере от 8 апреля есть статья «Тимуровцы» про школьников. Статья без подписей. Вероятно, её вчерашние коллеги по школьному отделу вместе написали, Матвеева и Окуджава.

Зато вторая половина апреля очень урожайная — аж 440 рублей гонорара! Ну, тут стихотворение о Ленине было напечатано, аккурат в день рождения вождя всех угнетённых. Причём на первой странице, под большим его портретом и над фотографией его мавзолея. Стихотворение написано не без влияния горячо любимого в то время Булатом Окуджавой Владимира Маяковского:

В связи с этим стихотворением 28 апреля появляется приказ по редакции газеты «Молодой ленинец»:

Окуджаве Б. Ш. объявить благодарность за оперативную подготовку и высокое качество материала в номер от 22 апреля 55 г.

Ну, какой-бы он ленин-разленин ни был, а 440 рублей всё-таки многовато за не самое большое стихотворение. Ну, правильно — в номере от 27 апреля опять А. Андреев со статьёй «Почему не выполняется решение конференции?». (XI)

В статье мне очень понравился один пассаж:

Пять тысяч вёдер золы для удобрения кукурузных полей смогли бы собрать комсомольцы, если бы каждый принёс только по одному ведру.

Почему-то сразу вспомнилось райкинское «сто тысяч зрителей по одному рублю».

Апрель заканчивается, и Булат собирается в начале мая съездить в Москву. Но не на первомайский праздник лишь — Булат ещё на несколько дней отпросился с работы.

В редакции его отпустили на четыре дня.

Это была цитата из повести Булата Окуджавы «Приключения секретного баптиста». Там события как раз из описываемого нами времени, поэтому расскажу уж в двух словах, чем там всё закончилось.

Эта повесть, как и другие у Булата Окуджавы, автобиографическая, хотя в деталях есть отличия и имя главного героя изменено. Изменено, но не случайно — в повести он Андрей, а в жизни А. Андреев. Ведь именно в это время Окуджава в газете пользовался таким псевдонимом. Эта повесть о том, как Булата Окуджаву наши доблестные чекисты в стукачи себе хотели завербовать и как Булат вовремя понял и соскочил с крючка. Но в жизни, как рассказывает Николай Панченко, всё закончилось несколько иначе, чем в повести.

История эта случилась вскоре после того, как Окуджава стал сотрудником газеты. С Булатом встретился сотрудник КГБ и попросил о помощи. Булат не сразу понял, какая помощь им нужна, а когда понял, пожалел об этом знакомстве.

И хотя его предупреждали, чтобы он никому ничего не рассказывал, Булат всё рассказал своему другу Коле Панченко. И Коля придумал выход из создавшейся ситуации. В день, когда должна была состояться очередная встреча Булата с чекистом, Панченко велел ему на встречу не ходить, на работу тоже не выходить, а купить бутылку водки и выпить, сколько сможет. Тот так и сделал. Когда в назначенный час на конспиративной квартире Булат не появился, в кабинете главного редактора «Молодого ленинца» раздался звонок и приятный мужской голос поинтересовался, не может ли он поговорить с сотрудником газеты Булатом Окуджавой. Главный редактор со вздохом поведал, что нет, мол, нельзя.

— А что ж так? — поинтересовались на том конце провода.

— Да не вышел он на работу! — отрубил Панченко.

— Может, с ним случилось что? Не заболел ли?

— Да что с ним может случиться? Напился, вот и не вышел!

— Как напился? — удивился собеседник. — Да он разве пьющий?

— Запойный! — плохо скрывая радость, закричал Николай Васильевич. — Теперь уж неделю на работу не выйдет. И когда мы только от него избавимся… — с горечью закончил он.

Приятный мужской голос торопливо попрощался.

Больше Булата Окуджаву из органов не спрашивали.

Этот диалог я опубликовал давно [121] Гизатулин М. «Два старых солдатика» / Голос надежды. Вып. 3. М., 2006. С. 157–158. . А потом Дмитрий Быков в своей жэзээловской книге воспроизвёл его чуть ли не дословно. Без всяких ссылок на меня или Панченко. Впрочем, на Панченко правильно он не стал ссылаться. Вдруг Панченко совсем другое мне рассказывал, а это всё я сам придумал? Уличить-то меня больше некому, из двух собеседников я один остался. Дмитрий Львович, конечно, может сказать, что вот именно это самое рассказывал Панченко и ему, слово в слово (это излюбленный приём другой исследовательницы биографии Булата Окуджава, Ольги Розенблюм, между прочим). На это мы можем удивиться, как это Николай Васильевич мог Быкову пересказать диалог, который я придумал уже после смерти Панченко.

Однако я в который раз хочу подчеркнуть, что к Быкову отношусь хорошо и никаких претензий к нему не имею. Тут меня некий раздражённый читатель, давно предвкушавший мордобой, захочет прищучить: дескать, ты определись уже, гад! Всякий раз ты пытаешься Диме Быкову козу показать и тут же говоришь, что вообще-то его любишь. Ты уже определись, какой ты: злой или добрый?

Так в том-то и дело, что я не злой и не добрый. Я справедливый. Как там у древних было? «Платон мне друг, но…»

Однако, вспомнив цитату из повести (« В редакции его отпустили на четыре дня»), мы залезли в такие дебри, что не вдруг и вернуться получится. А имели мы в виду сказать, что в Москве, помимо родственников и международной солидарности трудящихся, его ждали дела.