Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– А в какой из этих девяти дней вы познакомились с мамой Владимира?

– Он женился, пока мамы, Или Моисеевны, тут не было – она была в этот момент в Кишиневе, где ухаживала за своей матерью. Та перенесла инсульт. Мы приехали знакомиться на один день. И бабушка, которая только заговорила после болезни, спросила у меня: «Какое у тебя образование?» Я замялась: я так много работала, то-се, пятое-десятое, стала самым молодым заслуженным тренером, я не успела еще… Ну, конечно, в институте физкультуры я получила образование. Кстати, оно мне очень пригодилось… В общем, она сказала: «Человек без высшего образования – это не человек, а скотина». Отвернулась к стене и больше не произнесла ни одного слова. Я так смеялась. Вообще они были очень веселые… Иля Моисеевна – исключительная женщина. Она потеряла своего сына, которого воспитывала одна и любила больше всего на свете.

– И наверняка ревновала его к вам.

– Ну, об этом мы не будем сейчас говорить. Это неважно. У нее был великий сын. И она великая женщина. Я ее очень уважаю, стараюсь о ней заботиться максимально, как могу. Ей сложно любить меня, но уважать она меня уважает.

– Ваш муж многие годы жил в Германии…

– Да, работал там как лютый зверь. Он работал здорово.

– А вы ездили на соревнования по всему миру. Может быть, в этом тоже секрет многолетнего счастья – такая вот пламенная любовь на расстоянии?

– Конечно. И его мама была спокойна. Потому что мама была хозяйкой в доме.

– В его доме? Она жила вместе с ним?

– Конечно. Я приезжала, и он ко мне приезжал, мы с ним всегда вместе отдыхали, когда у нас был отпуск. Мы разговаривали каждый день по телефону и каждые полтора-два месяца виделись. Он любил приезжать в Америку. Он ее обожал. Я объездила с ним всю Европу, была на его концертах и в Америке, и в Японии. Мне, конечно, очень повезло: я видела и слышала, как дирижирует Евгений Мравинский, была в знаменитом Золотом зале в Мюзикферайне. И всегда на концертах Володи залы были не то что полные, а переполненные, на овациях зал всегда вставал.

– А Крайнев приезжал хотя бы на ваши главные соревнования, где выступали ученики?

– Ну нет, у нас так не было принято.

– Почему? Что плохого, если муж приедет на соревнования?

– Ничего плохого в этом нет, но на соревнованиях я не живу своей жизнью. Я не могу в этот момент уделить внимания никому, кроме своих учеников. Володя вообще мной очень гордился. Как Юра Рост говорит: «Он тобой хвастался». Он же очень много мне помогал. Он играл рапсодию на темы Паганини для Бестемьяновой с Букиным. Это Вова придумал мне театр, который существовал у меня 14 лет, написал мне всю программу, которую я поставила в театре, все 14 балетов. Он принимал активное участие в моей жизни, но на мои соревнования… Я привыкла одна. Одна быть против всех. Многие тренеры с мужьями ведут этот бизнес. Или там муж – журналист. Я привыкла рассчитывать только на себя и на своего ученика. Я не привыкла быть с поддержкой.

– Даже когда вы были замужем за Крайневым?

– Знаете, только когда его потеряла, я поняла, что у меня была спина. Сейчас я это понимаю… Мне тяжело. А с ним было жить очень легко, потому что мне ни в чем не было отказа. И он никогда меня не спрашивал, куда я трачу деньги. Хотя я никогда не хотела ничего умопомрачительного. Мне все равно, на какой машине мы ездим, с какой сумкой я хожу. Я лучше деньги потрачу на костюмы для спортсменов, лучше заплачу за музыку, которую мне принесут первой, или отдам девочке, которой я помогаю вот уже двадцать лет, она из детдома, и у нее двое детей. Для меня это важнее, чем выглядеть модно.

– Вы всегда в брюках. Потому что так удобно?

– Ну, раньше я ходила, конечно, не в брюках, я и в мини ходила. Сейчас в брюках потому, что не могу надеть каблуки. Еще немножко, через год, я надеюсь, что эта боль как-то пройдет. Год заживает позвоночник, говорят. И я смогу встать на каблуки и тогда надену платье.

– У вас в жизни все должно быть по максимуму.

– Да. К сожалению.

– Почему «к сожалению»?

– Так тяжело же. И от людей этого требуешь. Я хотела бы по-другому, но не умею. Может, и надо бы на что-то внимания не обращать. Но не могу. На улице если с кем-то что-то случится, не пройду, сразу кинусь. У меня всегда с собой лекарства, аппарат для давления.

– В ледовых шоу, в которых вы судите в последние годы…

– Они сделали меня знаменитой. (Смеется.)

– …вами все восхищаются, но и боятся как огня. Мой брат Игорь, участвуя в «Ледниковом периоде», был счастлив, когда вы говорили ему какие-то добрые слова. Так же радовались и все спортсмены-олимпийцы, участники шоу.

– Видимо, я у них не вызывала раздражения или мои оценки были правильные, что они на меня не обижались.

– Но вы никому не делали скидок. Даже актерам, которые три недели назад впервые вышли на лед.

– И в спорте, и в искусстве, если ты не выучил, ты не выучил. Если не сыграл, то не сыграл. Существует правда.

– Ну, вы же можете какие-то добрые слова сказать авансом.

– Если вы послушаете, я всегда оставляла надежду, потому что я их очень любила и уважала. Потому что у нас очень тяжелый труд. Нам кататься больно. И падать тоже больно. И они все были очень травмированы.

– Татьяна Анатольевна, а кто ваш любимый ученик? Леша Ягудин, наверное?

– Да все мои любимые. И Кулик, и Мао Асада, японка, и Саша Коэн. И Моисееву с Миненковым неповторимых любила, и Бестемьянову с Букиным – я в разные годы была с ними счастлива по-своему. Просто Лешка Ягудин, может быть, мне тяжелее всех достался. Я хотела всему миру показать, какой грандиозный у этого человека талант. И мне удалось. Потому что я одна как будто повалила Берлинскую стену – против меня были все: страна, федерация. Они не хотели, чтобы Леша победил, потому что первым для них был Плющенко. А я знала, что мы выиграем. Вот знала, хоть меня убей. Это было перед Олимпийскими играми в Солт-Лейк-Сити.

– Вам ставили барьеры?

– Да, мы шли без русского судьи.

– Поясните.

– Русский судья был на другой стороне, а это значит, что и вся судейская команда. Но это, знаете, внутренне собирает.

– У вас ведь был конфликт с Федерацией фигурного катания, вы хотели, кажется, совсем уйти из спорта.

– Да я постоянно воюю. Я не могу с несправедливостью соглашаться. Не могу это пережить.

– Татьяна Анатольевна, это правда, что отец очень долго не признавал ваш тренерский дар?

– Ну а почему он должен был признавать-то? Кто я такая?

– Вы же специалист высокого класса.

– Специалистов-то много, а он один. Он потом признал. После победы на пятой Олимпиаде.