Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– В кино, конечно, совсем иначе, – результат надо показать сразу. У тебя все роли – попадание в десятку, начиная с картины «Любовь». Кстати, как распорядился гонораром за этот фильм?

– На этот гонорар я справил маме день рождения в индийском ресторане. Гости не притронулись к еде, потому что она была очень острая. Это был провал. (Улыбается.) Но зато мой двоюродный брат Славка впервые увидел танец живота, и это был фурор!

– Вот это желание сделать приятное другим, заботиться о других, у тебя, наверное, на подкорке.

– Еще когда я был актером «Табакерки», Олег Павлович мне сказал: «Жень, у тебя есть такая черта, достаточно редкая для артиста, – ты умеешь отвечать за других». Тогда эти слова проскочили мимо меня, я не понял, о чем речь. А вот спустя какое-то время я понял, что это просто часть моей природы. Вначале это ответственность за мою сестру, которая младше меня, потом за ее семью, за нашу семью, потом за то дело, которым я занимаюсь. Потому что я уже не могу, будучи артистом, отвечать только за себя в спектакле. Мне стало этого мало. Мне не нравится, когда плохой звук или свет в спектакле. Или когда кто-то неправильно себя ведет. Тогда следующий шаг – ты сам берешь на себя ответственность.

– Вернемся к делам житейским. Помнишь ощущение, когда из общаги ты переехал в свою первую квартиру?

– Эту разницу в большей степени ощутили родители, потому что для меня и новая квартира была общежитием. Появилась тетя, которая жила с нами, папа спал на табуретках. Но для меня, как для молодого человека, быт не имел значения. Я не понимал до конца, что ел, где спал. Это сейчас как-то условия имеют значение, а тогда – нет.

– Ты ведь однажды довел себя до такого состояния, когда врачи сказали: «Еще немного – и тебя бы не стало».

– Да. «Жги сердца людей», – завещал нам великий Пушкин. Случилась прободная язва из-за недоедания. Я учился на последнем курсе в Школе-студии МХАТ. Врач сказал: «Еще бы тридцать минут – и всё». Накануне 8 Марта я пошел в магазин на Тверской, стоял в очереди за шампанским. Когда я упал, женщина сказала: «Как не стыдно, напился». Мимо проходил студент, который меня узнал, и он уже вызвал «Скорую».

– Что-то щелкнуло внутри, когда всё благополучно завершилось?

– Ничего не щелкнуло. Я лежал в палате, от меня осталась половина. А до этого режиссер Александр Митта утвердил меня в большой международный проект – фильм «Затерянный в Сибири» – на одну из главных ролей. В больницу ко мне пришла второй режиссер, увидела меня и поняла, что мне не сниматься надо, а ехать домой в Саратов. Она назвала дату съемки, и я сказал, что обязательно буду. А дальше с помощью мамы, которая меня каждые полтора часа кормила бульоном, я постепенно восстановился. Митта ставил меня всем в пример, говорил: «Миронов похудел для этой роли, а вы все – нет, жирные коровы». (Улыбается.) В общем, я не смирился тогда со своим положением.

– Больше экстремальные ситуации не случались?

– Конечно, случались. Разные бывали ситуации. Например, строительство Театра наций. Я не ожидал, я не был подготовлен ни психологически, ни физически к такому повороту в своей жизни. Это было одно из моих любимых зданий, в юности я смотрел здесь потрясающий спектакль «Кроткая» с Олегом Борисовым. Лет двадцать я не был в этом здании и думал, что его снесли. Когда я стал художественным руководителем Театра наций, я же был учредителем фестиваля-школы современного искусства «Территория», и мне захотелось продолжить развивать эту тему вместе с моими единомышленниками. Руководить театром я согласился с легкостью Хлестакова. Но я до конца не осознавал, что начинать надо с нуля: у меня не было своей команды, а вместо здания – одна коробка. Тогда еще убрали предыдущего директора театра. Какая агрессия на меня обрушилась! Коллеги нападали на меня как на захватчика. Перед входом в театр выставили гробы (они были задействованы в спектакле, поставленном при прошлом руководстве), и в эти гробы поместили наши манекены. Для меня это был шок. Еще статью написали, в которой говорилось, что я не артист, вообще никто, что всё это «табаковские захватчики», а я просто игрушка.

– Не знал, Женя, я о таких страстях, – всегда считал, что в Театр наций ты въехал на белом коне.

– Я думал тогда: а вообще мое ли это дело? Я не был уверен. Для того чтобы это проверить, необходимо находиться в комфортных обстоятельствах. На горизонте не было советчиков или помощников, были мои друзья, но человека, который сказал бы «надо взять то, сделать то, пойти туда», не было. А дальше я подумал, что всё это проверка на прочность. Сделать шаг назад или идти в неведомое.

– Конечно, в неведомое. Человек ведь не знает до конца своих возможностей.

– Но я очень люблю свою профессию. Это проверка ресурсов. Я же Гамлета играл, а для меня Гамлет по амплитуде самая сложная роль. Вот я себя меряю Гамлетом. Я понял, почему этот персонаж номер один.

– Почему?

– Потому что у Шекспира такое ртутное изменение героя. Мне раньше казалось, что он пассивный, но великий Петер Штайн открыл для меня, что его состояние меняется с каждой фразой. Там такое количество решений, отступлений. Я не знаю больше таких персонажей. Есть монолог, где он говорит: «Что за дрянь? Что за раб?» Человек, который готов сокрушить мир. И тут же монолог «Быть или не быть»! Пройдя испытание Гамлетом, уже ничего не боишься.

– Чтобы избавиться от «страхов», еще нужно какое-то обнуление. У тебя есть своя зона тишины?

– Пока трудно с отключением каким-то. Вот, например, мы были в Сингапуре на гастролях с «Гамлетом», окунулись совсем в другой мир. Отыграли четыре спектакля. Некоторые мои коллеги потом поехали посмотреть Камбоджу, Вьетнам, Лаос. Я тоже думал, что это надо сделать. Но вынужден был сразу вернуться обратно, потому что уже на следующий день после возвращения начались съемки фильма «Время первых». Честно говоря, я не ощущаю праздников как таковых. Может, это уже возраст, а может, я разучился их отмечать. Раньше нас папа вдохновлял на это. Папы не стало. Может, придет время и опять вернется это ощущение праздника.

– А как ты воспринимаешь свои пятьдесят?

– Наверное, это рубеж, надо обернуться назад, потому что когда ты всё время несешься вперед, то до конца не понимаешь, мимо чего пролетел. И это касается не только работы.

– А мимо чего ты «пролетел», Женя?

– Я так скажу: я не жалею, что пролетел. Мне просто жалко, что я не могу всё охватить. У меня не хватает времени вот на эти остановки, на жизнь, на какие-то ее проявления. У меня жизнь связана с искусством. Скорее всего, тут я сразу набрал очень быструю скорость. Поэтому этот рубеж и дается человеку – надо поставить скорость на нейтральную.