Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

«А не поехать ли мне в Сибирь?», — мелькнула робкая мысль...

Прибыл я в «столицу» Западной Сибири — Томск в воскресенье. Медлить было нельзя, так как деньги были на исходе. Разыскал квартиру В.И. Орлова. Он и его жена, Софья Александровна, приняли меня тепло, как желанного гостя. Вышел я от них радостный. И Сибирь окончательно преобразилась в моих глазах: огромная, еще неясная, она казалась мне приветливой и полной человеческой теплоты, как и семья Орловых.

На другой день я был назначен помощником командира парохода «Семипалатинск» и выехал в Омск, где тогда находился пароход. Вот и река Иртыш, большая и многоводная, но непохожая на Волгу. Волга величаво и плавно, как бы не торопясь, медленно несет свои воды в Каспийское море. Иртыш спешит, вырываясь в быстром и бурном беге из объятий отрогов хребтов Тарбоготая и Алтая. Несходны и паводки (разливы) рек. Волга широко разливается весной. Стоишь и думаешь: «Море!» А Иртыш в жаркие месяцы лета, июль — август, когда в горах начинается усиленное таяние снега и вечных льдов, полной грудью вздохнет, затопит берега, еще пуще стремясь слиться с Обью. Волга вечно в плавном, постоянном движении, а на Иртыше тихо. Я люблю Волгу, стремительную жизнь на ней, но полюбил впоследствии и Иртыш. Правда, здесь не было столько судов, белян, плотов, не слышно было и песен, но какой простор!

«Семипалатинск» оказался сравнительно крупным буксирным пароходом, имел просторные чистые помещения, а команда приняла меня в свою среду по-сибирски радушно. И потекла жизнь молодого помощника командира тихо.

... Шла первая мировая война. На Иртыше слабо чувствовалась военная обстановка. Разве только в том, что из многих семей молодые уходили на войну, да в городах появились юнцы в золотых погонах с одной звездочкой и саблей на боку. Стали расширяться слесарно-токарные и кузнечные кустарные мастерские: война требовала много снарядов. Быстро стал ощущаться большой недостаток в рабочей силе, и впервые на судах появились в качестве матросов и кочегаров казахи.

Говорили о войне всюду. Оживились театры, клубы, усилился интерес населения к газетам и журналам. Но о революции — гробовое молчание! Казалось, кругом тишь, да гладь.

Но тишина эта была только у нас, на Иртыше. Политическая жизнь в Петрограде и промышленных городах бурлила, как весенний паводок. Это стало чувствоваться по тону газет. В отчетах о заседаниях Государственной думы передавались речи депутатов оппозиции и немногословные и фильтрованные цензурой речи депутатов-большевиков. Жадно читали газетные данные о наших победах и провалах. Формула «Война до победного конца» была священной. Она была и моей формулой в то время...

А война продолжалась и требовала все новых и новых средств в масштабах, превышающих возможности страны. Выдержать таких огромных жертв страна не могла. Газеты стали писать о начале экономической разрухи, о недостатке продуктов в Петрограде и промышленных центрах, о плохом снабжении фронта, о разложении армии, о похождениях Распутина и министерской «чехарде»...

Стали появляться сведения о стихийных выступлениях женщин и рабочих. Телеграфное сообщение в феврале 1917 г. о том, что Николай II, а затем и Михаил отреклись от престола, всколыхнуло жителей, все еще живших в обывательском неведении. Площадь быстро наполнилась народом. У всех радостные и взволнованные лица, красные банты или ленты на груди. В тот же день состоялся митинг. Тут было все городское начальство, именитые купцы, чиновники всех рангов и простой народ. Внешне это казалось единством всех классов и сословий. Мне тоже казалось, что с революцией наступит эра новой, свободной жизни: народ, избавившись от гнета царизма, получит возможность свободно учиться, а налоги не будут больше давить крестьян и моих чувашей.

Всему этому я искренне верил и думал: есть искушенные в политике партийные люди, они и завершат устройство послереволюционной жизни.

Вскоре я был переведен в Томск, на земснаряд «Сибирская-III». На новом месте, конечно, были новые люди: командир — инженер И. Гохштейн, вахтер — бывший политкаторжанин, эсер Александр Рудаков, а в тридцатых годах, когда я его встретил в Москве, он уже был коммунистом. А пока что он успел создать на судне эсеровскую партийную ячейку. Александр Рудаков был первым членом революционной политической партии, с которым мне пришлось работать бок о бок в течение полутора лет. Он не увлек меня за собой и за своей партией. Был он какой-то неряшливый и неорганизованный во всем. Эсеровская ячейка под его руководством особой роли не играла. И когда в сентябре 1917 года был созван 1-й съезд водников Томского округа, делегатом на съезд команда избрала меня, беспартийного.

В октябре караван был отведен в Самуськовский затон на зимовку, а я стал учиться на Высших технических курсах в Томске. На некоторое время я оторвался от рабочей среды. Мало читал газет. Но даже из того немногого, что успевал урывками узнавать из газет, было достаточно, чтобы иметь представление о событиях. Я видел непримиримость партий, которая становилась все глубже, острее, и огорчался этим, совершенно не понимая, что идет жестокая классовая битва, борьба идеологий.

Жизнь не улучшалась. Надвигалась разруха и голод, армия разваливалась. Ушло в прошлое и сибирское изобилие в продуктах, а недостаток промтоваров в непромышленной Сибири был теперь обычным явлением.

И вдруг телеграф принес известие: революция! Создано первое в мире Советское социалистическое государство. Образован Совет Народных Комиссаров во главе с В.И. Лениным.

На другой день появились сообщения о первых декретах, принятых II съездом Советов. Эти первые законы Советской власти изменили настроение многих. И это понятно. Когда правительство Керенского проводило в жизнь лозунг «Война до победного конца», большевики буквально в первый день своего существования на весь мир объявляют: «Довольно войны, мир народам!» — это было понятно народу: он смертельно устал от войны. Правительство Керенского откладывало решение аграрного вопроса, Советское правительство быстро решило этот вопрос, провозгласив: частная собственность на землю отменяется, земля принадлежит народу. Это тоже было понятно народу.

Эти первые законы открыли миллионам таких, как я, сущность Советской власти. У меня было такое ощущение, будто после долгих поисков я отыскал вдруг самых близких, родных мне людей. Улетучилось чувство сиротливости, и я почувствовал, что трудовой человек обрел прочную защиту. Своя это была власть!

В Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов шла жестокая политическая борьба. В октябре большинство в Совдепе принадлежало еще эсерам и меньшевикам.