Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

— Арестованных повели: сняли с поезда, — сказал кто-то. Многие выскочили из вагона.

Вооруженные офицеры конвоировали нескольких штатских в сторону видневшегося вдали леса. Через некоторое время оттуда раздались одиночные винтовочные выстрелы. Потом все смолкло. Пассажиры тихо, как пришибленные, вернулись в вагон и молча уселись по местам. Поезд продолжал стоять. Кое-кто из пассажиров набрался храбрости и вышел на платформу.

— Расстреляли шесть большевиков, — сказал один из пассажиров, возвратившийся в вагон.

— Расстреляли рабочих и двух матросов, — уточнил другой.

— Расстреливать без суда и следствия! Разве это законно? — возмущается мужчина, обращаясь ко всем и ни к кому в частности.

— Как бы не так! Будут они, отец, спрашивать у тебя, что им можно и что нельзя!

Слышу недалеко от себя шепот:

— Вот и начался белогвардейский террор, бессмысленный.

— Этого надо было ожидать.

Это говорили между собой два молодых человека, обособленно державшиеся от остальных пассажиров.

Медленно надвигались сумерки. В вагоне темнело. Поезд все продолжал стоять.

— Так им, большевикам-разбойникам! — хлестнул, как плетью, кто-то громкоголосый из другого конца вагона. — Большевиков надо хватать везде и расстреливать на месте!!

Пассажиры в пререкания с громкоголосым не вступали. Притихли, опасливо поглядывая на соседей. От мирной обстановки и доброжелательности друг к другу в вагоне не осталось и следа. Каждый замкнулся в себе, сидел и молчал. Молчал и я.

Поезд медленно продирался сквозь осеннюю тайгу, одетую в золото и пурпур. На одной из станций ко мне на верхнюю полку втиснулся новый пассажир. Был он молодой, моих лет. В простом поношенном темном пальто и яловых сапогах, шапке-ушанке. Усталым, тревожным взглядом стал осматриваться кругом. Мы разговорились. Говорил он скупо, очень скупо, как бы жалея слова, заменяя твердые согласные буквы гласными.

— Вы чуваш? — спрашиваю его.

— Чуваш! — отвечает он.

Мы оба давно не встречали земляков. И, несмотря на это, он долго держался со мной настороженно, как бы боялся всего. Как выяснилось позже, было ему из-за чего осторожничать.

Он был большевик-красногвардеец с Забайкальского фронта. Назвался Антоновым. Знал лично товарищей Лазо, Мухина и многих большевиков. Имя Мухина и Лазо я слышал еще по пути из Иркутска в Читу. Но Антонов рассказал мне, что борьба с белыми временно прекращена, красные бойцы скрываются в тайге и подполье.

Это был первый большевик на моем жизненном пути, с которым я так близко, откровенно разговаривал, да еще в такой обстановке! Он говорил много о Ленине, о целях большевиков, первых декретах Советской власти. Говорил он также о меньшевиках и эсерах.

— Шуйтансем весем (дьяволы они), — говорил он о меньшевиках и эсерах, — если бы не их предательство — не торжествовали бы белобандиты в Сибири.

— Борьба еще не закончена, — продолжал он. — Будет всенародная борьба!

К сожалению, наша встреча была короткой. На станции Шилка он слез. Я уговаривал его остаться и вместе продолжать путь до Хабаровска.

— Нет, — отвечал он, — дальше мне опасно, да и договорился я с товарищами встретиться на станции Шилка; пойдем в тайгу.

Больше я его не встречал. Где теперь товарищ Антонов, жив ли? Не уверен я и в том, что эта фамилия не вымышленная. Время было такое. Я до сих пор хорошо помню этого товарища, хотя встреча была совсем короткой. Он помог мне лучше понять действительность.

С тревожными мыслями продолжал я свой путь на Дальний Восток. Не проходило дня, чтобы с поезда не снимали пассажиров!

В Хабаровск прибыли вечером. Оставив чемодан на хранение, пошел знакомиться с городом, расположенным довольно далеко от вокзала. По дороге и в городе много военных. Приюта в городе на ночь не нашел, дошел до памятника Муравьеву-Амурскому, посмотрел на могучий и широкий Амур, на пароходные огни, милые моему сердцу, и вернулся на вокзал. Но тут произошел инцидент, который мог для меня плохо кончиться.

В слабо освещенном зале станции народу было много. Все стояли. Недалеко от меня — группа молодых женщин с узелками и мешками. Возле них — три казака с желтыми погонами — калмыковцы, как мне объяснили потом. Вначале у них, очевидно, шел обычный разговор, который бывает между незнакомыми. Потом казаки стали наглеть, приставать к женщинам, предлагая им на ночь место в своем вагоне. Женщины отказывались. Тогда казаки стали силой тащить их к выходу.

— Оставьте нас! Мы не хотим в ваш вагон! — кричали женщины.

Мое вмешательство помогло женщинам, казаки оставили их в покое, но сосредоточили внимание на мне.

— Кто такой? Откуда взялся? — кричал один из них, наступая на меня.

— Я не обязан вам отвечать, — говорю им возможно спокойнее.

— Это мы еще посмотрим, как не обязан, — продолжал тот же казак.

— Что с ним церемониться и терять время. Заберем с собой и баста! Ну-ка, пойдем в наш отряд, — командовал второй казак.

Меня уже схватили за руки, за плечи, пытаясь увести с собой.

А толпа смотрела и молчала!

Как раз в это время в помещение вокзала вошли американские офицеры. Казаки, очевидно, сочли неудобным при них держать меня и освободили. Я отошел.

В это время из толпы кто-то шепнул: «Скройтесь». Я воспользовался советом доброжелателя, смешался с толпой и вышел на улицу.

Я ехал в Хабаровск, чтобы устроиться в Амурском пароходстве. Но этот случай на вокзале, рассказы о зверствах калмыковцев и личные наблюдения в пути заставили пересмотреть мои намерения. Тут же я купил билет и уехал во Владивосток.

Поезд прибыл во Владивосток ночью. Еще в дороге мне говорили, что искать пристанища в гостиницах бесполезно, свободных комнат не найти, а если и удастся, то это будет редким, счастливым исключением. Я решил не гнаться за исключением и коротать ночь на вокзале. Здесь для пассажиров было два помещения: одно в первом этаже для пассажиров попроще, второе для привилегированных, где ресторан. Я поднялся в ресторан и занял свободное место за столом. Вскоре все стулья были быстро заняты такими же, как и я, бесквартирными. Разница была лишь в том, что я прибыл сегодня, а многие вчера и даже несколько дней назад.

«Нечего сказать, весело, — думал я, осматривая помещение ресторана, — и надо же было мне заехать так далеко, почти на край света, таскаться без угла, ходить без работы и, чего доброго, голодать».

Для таких дум у меня была основательная причина — деньги подходили к концу. Да, надо прямо сознаться, настроение было неважное, я решил не брезговать никакой работой.

Невозмутимо спокойно сидел рядом со мной молодой краснощекий крепыш с яркими губами и белоснежными зубами. Светлые, пышные и мягкие волосы его были зачесаны набок. Одет он был просто, но опрятно. Мы почему-то улыбнулись друг другу и заговорили. Он оказался моряком. Плавал на коммерческих судах матросом, кочегаром, как удавалось устроиться. А теперь без работы... За длинную ночь мы успели наговориться вдоволь и решили вместе искать работу и комнату.