Анна Алматинская - Минувшее

— Предстоит большое дело, о нем никто не должен знать. Надо нам подобрать проверенных, крепких ребят и часам к двенадцати ночи устроить засаду.

— В чем дело, Гафур? Нам можно узнать?

— Вам, да, но больше ни одна живая душа не должна это знать. Когда я шел сюда, меня остановил детский голос. Оказывается, в соседнем переулке готовится казнь непокорной жены, которая ходит в женский клуб и учится. Семейный суд после избиения до полусмерти приговорил непокорившуюся к смерти. Ее ночью отнесут на носилках на кладбище и закопают живой.

— Вот мерзавцы! Это тебе через калитку сказали? Ну как таких злодеев не расстреливать! — Акбар негодовал.

Султан сжал кулаки и сдвинул брови. Месяц тому назад убили его невесту, подругу детства, веселую Замиру. Она поверила в новый закон и сбросила паранджу, записалась в комсомол.

— Да. Не всем комсомольцам можно доверить такое дело. Подберу верных ребят. Задержим здесь, но тихо, без шума. А если старики?

— И старикам не позволим мешать строить новую жизнь. Нам нужно солнце науки, свежий воздух вместе с радостным трудом. А непокорным, если даже они старики, мы не позволим нарушать советский закон, справедливый, как наша совесть, закон! — громко проговорил Гафур и провел рукой по глазам.

— Эй, Гафур, ложись-ка ты спать. Я-то немного успел вздремнуть, пока ты отвозил в женотдел несчастную. — Акбар озабоченно смотрел на сильно осунувшееся лицо друга.

— Всем нам надо выспаться, подготовиться к ночной засаде. Будет драчка, в ножи встретят, а нам нельзя применять оружие…

— Эге, вверх стрелять не запрещено! Это напугает преступников, и милиция прибежит на помощь. Не так ли, ребята?

— Правильно говоришь, Акбар! А я позову брата, скажу, что будем ловить контрабандистов. Он у нас милиционер, да такой палван, что один с четырьмя справляется, — заявил Султан.

— Дежурным оставьте Карима. А соседнего мальчишку, Хамида, надо привлечь к нашей работе. Это он сообщил мне. Тихонько, через щелку.

Была глухая ночь, темная и зловещая, как совесть злодея. Безмолвны улочки и тупички Старого города. Из-за глиняных дувалов не слышно ни звука, ни движения, не видно ни отсвета гаснущих очагов, ни отблеска скупого света лампы. Все вокруг погружено в глубокий сон. Но вот вдали послышался конский топ; все ближе, ближе… По тихой улице прорысил конный патруль. Перед рассветом этим же путем проедет еще раз.

— Пора! Хамид сказал, что как только проедет патруль, убийцы вынесут носилки, — шепнул Гафур.

Шесть человек выскользнули из комсомольского штаба и, бесшумно двигаясь, укрылись в нишах соседних с тупичком ворот. Почти тотчас открылась дальняя калитка. Из нее тенью мелькнул человек, огляделся. Тихо ступая, прошел до угла, постоял, прислушиваясь, и, не заметив ничего тревожного, вернулся назад. Следом в тупичке послышались осторожные шаги. Впереди шла охрана из трех человек, следом четверо несли на плечах носилки, покрытые сверху шелковым покрывалом. Это шествие замыкали два благочестивых старичка в белых чалмах. Едва процессия завернула за угол и достигла первых ворот, как оттуда шагнула высокая фигура, подняла руку, и насмешливый голос произнес внушительно и громко:

— Правоверные! Какое святое дело заставило вас нарушить приказ — до утра оставаться в своих жилищах?

Казалось, грянул оглушительный гром. Все застыли. Топоча кавушами, вперед ринулись старики, подошли к Гафуру.

— О, это нечестивый комсомол! Разве ты, отверженный, не видишь носилок скорби? Мы идем хоронить старушку, скончавшуюся после заката солнца. Дай дорогу!

— Для похорон завтра будет целый день. Несите в наш штаб, там как раз дежурит врач. Он посмотрит, отчего умерла старушка. Куда?! — вдруг крикнул Гафур, заметив, что его обходит согнувшаяся тень с ножом. Тот бросился на комсомольца, но его перехватил милиционер. Его внушительная, плечистая фигура заставила всех отступить. Из укрытия вышло еще четверо. Носилки дрогнули и повернули к тупичку.

— Стой! — прорычал Тимур, загораживая дорогу.

— Стой! Не двигаться! Вы арестованы, — прогудел милиционер, крепко сжав руку убийцы с ножом. Нож выпал.

— Вай-дот! Вай-дот! Разбойники! — завизжал старик, ведший переговоры. Ему на помощь пришел второй:

— Неверные! Покойников не почитаете! Будьте прокляты! Да покарает вас аллах! — Старики старались прорваться вперед.

В это время носилки странно задергались. Из них послышался глухой стон. Державшие бросили носилки и кинулись бежать в разные стороны, но комсомольцы переловили их, скрутили руки.

— Стереги их, Сабир, а мы займемся «покойницей». Сколько их? Четырех мы связали, пятого ты стукнул, лежит и думает, как бы удрать. Шестого ты держишь. Значит, трое удрали. Справишься?

— Как не справиться? Эй, ты, ротозей! Садись на того, что лежит… — Едва милиционер прикрикнул, лежавший вскочил и заскулил:

— Я не уйду… Они меня насильно заставили нести носилки. Я не хотел. — И он уселся возле милиционера.

Гафур и Султан подняли перевернувшиеся носилки. На земле лежал крепко завязанный мешок. Подняли валявшийся нож, распороли грубую ткань и увидели обнаженную, всю в синяках и ожогах молодую женщину, потерявшую сознание.

— Что будем делать? Выживет ли? — проговорил он, укрывая женщину своей курткой. Султан, скрипнув зубами, сказал:

— Мало расстреливать этих изуверов! Надо жечь на медленном огне.

— Вот что, ребята! Через полчаса здесь будет патруль, пусть он заберет и преступников, и замученную. Куда мы ее ночью денем?

— Это верно. Надо в Новый город. Здесь у нас арестованные сбегут, а больную отравят, чтобы не выдала виновных. — Гафур взглянул на часы. — Да минут через двадцать патруль поможет нам. Где Тимур?

— А, вон бежит. Что-то тащит. — Акбар пошел навстречу. — Чего ты?

— Чаю горячего принес. Она едва дышит. Давай, Султан, пои.

Пока несчастную поили чаем, среди связанных началась суета. Они попытались незаметно развязать друг друга, но Сабир не зря считался одним из лучших борцов в махалле. Он махнул свободной рукой, и трое легли, а четвертого, прыгнувшего в сторону, схватил за ногу тот, который заявил, что насильно был привлечен к злому делу. В это время послышался конский топот, все вздохнули с облегчением. Преступление не свершилось.

…Сдав в редакцию стихи, написанные под впечатлением пережитого в течение двух бурных ночей, Гафур зашел в ЦК комсомола. Там его ждали.

— Тебя хочет видеть начальник Особого отдела. Поспеши, — сказал, здороваясь, заведующий отделом пропаганды.

— Спешить надо на той, чтобы плов не прозевать, а в Особом отделе плова не будет. Чую, маклаш дадут, шея с утра чешется.

— А что? Натворил что-нибудь? Говори!

— Ночью муллу упустили из Кукельдаша, нес он хоронить живую женщину. Удрал. Из самых рук ушел.