Анна Алматинская - Минувшее

В калитку постучали. Сановар пошла открывать. Вернулась с двумя женщинами. Мы сидели взволнованные рассказом и не обратили внимания на приветствие, пока одна из пришедших не сказала:

— Мы звеньевые из бригады Сановар-биби.

Потеснившись, усадили их, налили чай. Дверь снова открылась, вошел раис с двумя членами правления. Пожилые, степенные, они поздоровались, подсели к дастархану.

— Плов уже ждет, прошу, — говорила Сановар, поднося пришедшим традиционную пиалу чая.

— Когда же вы успели приготовить плов? — удивилась я. — Это какое-то чудо!

— Чуда нет, моя подруга Анзират-ой сготовила и принесла.

Перед нами дымились два блюда горячего плова. Когда с пловом было покончено и мы снова принялись за чай, Сановар сказала:

— Просили меня гостьи наши рассказать, как вырос наш колхоз. А я пустилась в горькие воспоминания… Дошла до налета басмачей. Теперь очередь за вами, раис.

— Ну какой я рассказчик! Нет, не умею.

— Просим! Просим! — послышалось со всех сторон.

— Ладно! Попробую, только вы, друзья, поправьте, коли что не так скажу. Так вот, после налета басмачей долго не мог оправиться наш кишлак, бедствовал, голодали люди… — Рашид задумался. Этой минутой воспользовался Алим-бобо. Погладил белую бороду, напомнил:

— Легче стало, как побывали чекисты. Арестовали они лавочника, а мулла успел сбежать.

— Верно. У лавочника старший сын в басмаческом отряде нукером был. А младшего года за два перед тем отец в горы отправил пасти отару овец своих и муллы. Мальчишка хватил там горя горького. Когда прослышал, что отца арестовали, всю отару пригнал к нам. Каждой семье выдали по козе и по барану. Все же трудно было, голодно. Вот в это время и слегла наша Сановар-биби. Простудилась и слегла. Врача у нас не было, а ей становилось все хуже и хуже. К счастью, приехала врач из района узнать нет ли у нас тифозных. День был хмурый, холодный, вроде сегодняшнего. Тучи вот-вот разразятся дождем. Повел я врача к Сановар, вошли. Пусто, холодно, хозяйка лежит, а Нурмата нет. Говорю врачу:

— Вот, сестра, смотрите. Видно, бог вас послал. Хоронить думаем нашу Сановар.

Стала врач осматривать больную, а я слышу, всхлипывает ребенок. Осмотрелся, поискал — и в сандале, в теплой золе, нашел Нурмата. Врач русская, но говорит по-узбекски:

— Рано вы ее хоронить решили. Возьму с собой, вылечим. Есть у нее родные?

— Вот этот мальчик, больше никого.

— Где он будет жить? Кто его возьмет в свою семью?

— Не знаю, некому. Наступает зима, людям будет очень трудно кормить лишний рот. Пропадет мальчишка, — ответил я ей.

— Оденьте мальчика, возьму и его.

— Зачем он вам? — спрашиваю.

— Не мне, Советской власти нужен этот ребенок. Она и воспитает его, вырастет он полезным человеком. У нас в стране берегут людей. Помещу его в ташкентский детский дом.

— Золотые слова говорите, сестра. Наша власть заботится о бедных людях. Сейчас укутаю. Везите обоих.

А врач подошла к мальчику, присела возле, обняла, приласкала.

— Дитя, я повезу твою маму в город, буду лечить. Поедешь с нами? Подрастешь, станешь учиться в школе, хочешь?

Нурмат знал, что в районном центре есть школа, двое ребят из их кишлака учились там. Они приезжали на каникулы и много рассказывали о своей жизни. Осенью ребята с нетерпением ждали дня отъезда. Нурмат прижался к этой доброй женщине, прошептав:

— Хочу. А мама не умрет?

— Вылечим твою маму, будет она здоровой и сильной.

От этих ободряющих слов Нурмату даже теплее стало. Тут пришли соседки, помогли укутать и вынести больную.

Больше мы Нурмата в колхозе не видели. Летом вернулась Сановар-биби. Она уже не была той робкой женщиной, какой вступала в колхоз после гибели мужа. В больнице не только выздоровела, но и грамоте научилась. Вернувшись, она организовала чтение газет, и мы, колхозники, с большой охотой приходили на эти читки. Зимой она поехала за сыном, провела в городе две недели, но вернулась одна. Собрались, по обычаю, у нее соседки, она уже была «женотдел». Каждая принесла что-нибудь из съестного, устроили праздник. В разгар веселья пришел я. Ох, и засуетились женщины! Не положено мужчине быть в женском обществе. Но я успокоил их:

— Ведь вы же члены колхоза, работницы. Вот за чаем мы и обсудим дела вашей бригады, послушаем бригадира. Сановар в городе, быть может, что нового узнала. А старые порядки забыть надо. Поняла Сановар, пригласила:

— Будьте дорогим гостем, Рашид-ака, садитесь. Правильно вы сказали. Я на курсах там училась. Хлопководство будет в Узбекистане развиваться. Вот нас и знакомили с культурой хлопчатника. Как мало мы еще знаем, а какая большая наука о сельском хозяйстве!

Стали мы обсуждать наши возможности. Хотели хлопка посеять побольше. Хлопок стране нужен, и доходное дело. Да и колхоз надо поднимать. Разгорелись все, и вдруг кто-то вопрос задает:

— Тетя Сановар, почему не привезли сына? Скучает он там… — Все ждали ответа, видели: тоскует мать о сыне. Задумалась она, вздохнула и говорит:

— Думала, крепко думала я. Хотела привезти Нурмата, но поговорила с директором — хороший он человек! — и решила: что он будет здесь делать? Скотину пасти? Останется неграмотным, темным. А там его учат, кормят, одевают. Читает лучше меня. Пусть там и живет, полезным человеком станет.

— Правильно сделали, апа, — поддержал я ее, а женщины призадумались. Видно, не многие из них решились бы так поступить.

Прошло много лет. О басмачах мы и думать позабыли. Те из них, что ненавидели Советскую власть, разбойничали и грабили, ушли за границу или были перебиты в боях. Тех, кто раскаялся, Советская власть простила, и они мирно трудились. За это время мы организовали колхоз, стало легче жить…

— Ого, хлопок помог. Раньше мы его не сеяли, — подсказал член правления, человек могучего сложения с густой, сильно поседевшей бородой.

— Верно говоришь, Курбан-ата, пшеница да ячмень, еще кукуруза — вот что мы привыкли сеять. Тосковала наша Сановар-биби о сыне. Да ведь сын — не дочь. Сын, словно молодой сокол, почуяв силу крыльев, расправит их да из гнезда летит в широкий мир.

Однажды Нурмат написал, что призван в армию, будет служить на далекой границе, отслужив, вернется к матери в колхоз. Сановар все письма нам читала. Заскучала она. А тут как раз постановление — увеличить площадь посева хлопка. Вот тут и показала себя Сановар. Организовала женскую бригаду, и, пока мы сомневались да раскачивались, женская бригада вышла на первое место. Бригадира на слет в Ташкент пригласили. Думала я сына там увидит, но он уже уехал на границу.

В прошлом году дело было. Рано мы закончили окучку хлопка. Люди ушли с полей. Тихо стало кругом. Солнышко уже садилось и окрасило все в розовый цвет. Земля отдыхала после знойного дня. Стоял я на кургане, глядел на зеленые просторы, любовался. Насколько мог охватить глаз, кудрявились кусты хлопчатника, покрытые зелеными коробочками. Радость-то какая! Последняя окучка закончена, да как закончена — ни одного стебелька сорняков не осталось! Вот он предо мной открылся весь долгий, дружный труд наших людей. Забота о земле с осени — и вот какое богатство! Центнеров шесть-десять с гектара соберем. Ну, думаю, теперь все те, кто боялся вступить в колхоз, захотят быть колхозниками…