Иван Тринченко - Бремя памяти

Трудно поверить и представить, что довелось ей пережить в войну. Побег из уже почти чужой Литвы, в ночь на 23-е июня, когда почти до самого отправления эшелона, ничего не было известно о судьбе пионерского лагеря, в котором был её старший сын Коля.

Бомбёжки и обстрелы эшелона немецкими самолётами, духота, смрад переполненного людьми товарного вагона, и перебои с питанием в пути следования вглубь России. По возвращению на родину, ё призыв, как военнообязанной, на службу медсестрой в военный госпиталь в Россоши, затем спешная эвакуация госпиталя, а вместе с ним и всей нашей семьи (она и четверо детей) в далёкий Ижевск.

А там холодная и страшно голодная зима. Голод был вызван тем, что мы прибыли туда глубокой осенью, без припасов. (Местное население всех посёлков и городов, даже больших, с первых дней войны расхватало все клочки земли в городах и посёлках под картофель). А у нас только карточки, причём все с урезанным рационом: одна мамина, для служащих – это 600 грамм чёрного хлеба – на треть меньше, и без того скудного, рациона рабочих, и четыре почти пустых карточки для детей. Положение усугубилось тем, что в начале следующего года у мамы выкрали карточки. Семья была поставлена на грань вымирания. Мы все были опухшие (голодная водянка). Маму отпустили, и в феврале мы уехали в Россошь.

Недолгая передышка, но в июне 1942 года случилась катастрофа под Харьковом, где были окружены и разбиты несколько наших армий. Фронт был открыт, а Россошь оказалась на пути немецкого наступления на Сталинград. И мать с тремя детьми (старший уже был в авиационной спецшколе в городе Горьком) оказалась в потоке отступающей армии и, где на попутных, а где и пешком, под непрерывными обстрелами и бомбёжками, часто в прямом смысле закрывая нас своим телом, добралась до Сталинграда. Этот бег продолжался больше месяца, а ведь надо было каждый день добывать пищу (как? и где?), кормить и обиходить детей (как?), а у Вити стригущий лишай и надо было стирать бинты и менять повязки на голове (как? и чем?). Удивительно, как в этом кошмаре она не потеряла никого из нас, и как она смогла вырваться с детьми оттуда, из Ада кромешного в Бирюлёво. А там опять надо было пройти через голод, холод, устроиться на работу, добиться кое-какого жилья.

После войны, казалось бы, жизнь стала налаживаться. Отец, там же в Бирюлёве получил участок земли, построили свой дом, посадили сад, и она занималась хозяйством. Но для неё всё не было покоя. Поступивши в аспирантуру, я привёз с собой из Великих Лук жену и двух маленьких детей. Жить на мою стипендию в 98 рублей было тяжело, и Лида устроилась на работу экскурсоводом на ВДНХ, а это восемь часов на работе и пять в дороге. Дети мои фактически оказались полностью на руках моей матери. Но с её стороны никогда не было ни единого слова жалобы или упрёка. Она обладала большим тактом в отношениях с молодыми семьями (в доме жили три семьи) и всемерно старалась помочь.

Малая моя Родина.Невозможно говорить о детстве человека, не начав с его колыбели – среды формировавшей его внутренний мир и представление о внешнем. А это, прежде всего – сердечная доброта мира семьи и благодать окружающей Природы.

Хутор Субботин спрятался в Россошанской, широкой степи, в долине давно, ещё в доисторические времена, исчезнувшей речки, которая не одну тысячу лет протекала в этом месте с севера на юг, о чем говорит то, что правый, подмытый склон долины крутой, а левый пологий. В хуторе было всего два десятка домов, располагавшихся двумя порядками: один вдоль древнего мнимого русла, – низ, и другой поперёк к первому, вверх по пологому склону – гора. За правым крутым склоном, в степи стоял курган с названием Толстая Могила (Широкая Могила). С этого кургана видна ж-д станция, а за ней – город Россошь.

Крупицы памяти

Дома хутора, как и все другие постройки, белостенные, и каждый дом утопает в зелени вишнёвого сада, отчего весь хутор приобретает праздничный вид, когда он открывается взору путника, особенно с плато, на подходе из Россоши.

Крыши домов той поры обычно были соломенными. Самой ценной, красивой и долговечной считалась крыша из камыша. Наш же дом, первый в хуторе, имел жестяную, крашеную в красный цвет, крышу.

Рисунок моего брата Вити, в 13 лет.

В безлесной степи редко строили дома из деревянных срубов. В основном они были из дубовых каркасов, а проёмы стен заполнялись матами из хвороста или камыша, которые шпаклевались с двух сторон крепким известковым раствором и белились. Иногда саман служил наполнителем стен.

Полы из досок были также невиданной роскошью. Поэтому, хотя они и назывались земляными, на самом деле таковыми не были. Они имели свою конструкцию: котлован в полметра глубиной, заполненный щебнем из мела с песком. Все это утрамбовывалось, а сверху укладывалась саманная стяжка, в которую добавлялся коровяк для связи и крепости. Весь пол устилался половиками-дорожками. Для освежающего аромата его посыпали чабрецом или седой полынью. Такие дома зимой были сухими и тёплыми, а жарким летом (в степи это уже зной) – ничего не было приятнее, чем распластаться на таком полу и ощутить спасительную прохладу родной земли.

Степь. Деревня, родные мне люди, друзья, дом, домашняя живность – это конечно мой первый и главный мир, но степь – для меня, мальчишки, начинающего познавать окружающее, – была таинственной калиткой в нечто большое, часть того огромного, манящего внешнего мира, в который входит взрослеющий человек.

Степь поражала моё детское воображение своей широтой – это необозримый простор, со всех сторон очерченный дымчатой кромкой горизонта, над которым вздымается огромный хрустальный купол голубого неба. Он хорош, а иногда и просто потрясающ, при восходе или закате солнца.

Особое впечатление оставляет рождение дня: освежающая прохлада, притихшая степь, светлеющее небо с изумительной сменой красок, – от тёмно-фиолетового, ярко-бирюзового, багряно-красного, до голубого. В широкой степи эта картина проявляется в полной чистоте без отвлекающих деталей – только земля, небо, горизонт, солнце. Эта завораживающая картина запечатлелась в моей памяти на всю жизнь.

Недавно меня глубоко поразили слова одного, довольно популярного сериального актёра, также родом из степного края, который не увидел красоты родного края и поэтому в одном из телеинтервью назвал степь… пустотой! – Бедный.