Иван Тринченко - Бремя памяти

Бабушка же Анна до конца жизни искренне верила в Бога, но так как была совершенно неграмотна, ничего не знала об учении Христа, кроме основных христианских заповедей, которым следовала всю жизнь (всем нам бы так!), ведь в них сконцентрированы все постулаты человеческой нравственности. Бабушка часто молилась, но молитвы могла произнести только нараспев. Дедушка же Иван Савельевич, как и его жена, был глубоко верующим. У него были церковные книги, но какие – не помню. Он никогда не садился за стол, не прочитав молитвы.

Дедушка Сергей осиротел в 10 лет, так как его отец, мой прадедушка, Давыд слёг и умер, не выдержав постигшего его горя – в разгар весенних полевых работ на водопое утонули две его лошади. Такой урон в то время обрекал всю семью на голод, т. к. не на чем было пахать, сеять, убирать и т. д. Сергей остался со своим дедушкой Исидором, старым солдатом, успевшим за 25 лет службы протопать всю страну вдоль и поперёк, повоевать на Крымской и Кавказской войнах.

Посмотревши мир за такой срок, старый солдат знал цену образованию и, несмотря на трудную жизнь, и отдал Сергея в церковно-приходскую школу. Тогда ведь подавляющее большинство крестьян было неграмотно. Мальчик усердно учился, а по окончании школы, помимо работы в поле, подрабатывал в Управе то переписывал бумаги, то разносил почту и повестки. Действительную службу в армии мой дедушка Сергей проходил в Туркестане, так называлась тогда вся Средняя Азия, «добровольно» присоединял его к России.

Фото. Моя бабушка Анна Павловна.

После службы в армии, Сергей женился по любви на Аннушке, девице из зажиточной семьи. Её отец был против, по причине бедности жениха. Наказывал её, не пускал на «Улицу», запирал дома на замок. Не помогало ничего, ни о каких других женихах она и слышать не хотела. Наконец старик сдался, однако отказал ей в приданом и даже в свадьбе. Фактически прогнал: «Иди к Тринам – теренок есть!», так как у бедной хатёнки старого солдата вместо сада росли кусты тёрна. В деревне редко кого называли по полной фамилией, обходились прозвищами. Нашим – было короткое слово – Трин.

Несколько слов о её отце – Бутко Павле Ивановиче, Это был сухощавый старик, белый как лунь, то есть седой. Волосы длинные, борода тощая и длинная, нос большой с горбинкой и серые колючие злые глаза под нависшими бровями. Я его боялся потому, что он, не то чтобы взять правнука на руки, но даже ни разу не погладил мня по голове. Больше того, я запомнил как он, неприязненно глядя на меня, сказал: Это не моё. Оно уже неродное. Он каждое лето приходил летом к нам в деревню из слободы. Последний раз я его видел, когда мне было 5–6 лет.

Здесь я не могу не остановиться на небольшой несуразице, но весьма характерной для того дремучего времени. Дело в том, что ещё до крещения Анной, в семье деда Павла уже была одна дочь с именем Анна. Имя младенцу при крещении обычно давал поп по церковной книге святых (Святцы), в которой на этот день опять выпало имя Анна. Крестьяне же в торжественной атмосфере церковного обряда не осмеливались перечить священнику и безропотно уносили крещёное дитя домой.

Обычно в таких случаях обходились прозвищами, В нашем случае, первую из них звали Ганна, а вторую (нашу бабушку) – Анна. В памяти моей сохранился какой-то по-домашнему тёплый и уютный образ этой, небольшого роста женщины. Её внимательные серые глаза, пухленькие всегда румяные щёки, живость и лёгкость движений, выдавали целенаправленность характера, а направлен он был целиком и полностью на семью, детей, дом. Она была совершенно неграмотна. Даже букв не знала. При случае расписывалась крестиком.

Но она знала уйму песен, поговорок, прибауток и сказок. Например, рассказывала мне сказку про Ивашечку (Николашку, Васютика или любое другое имя внука рассказчицы) и укравшую его ведьму, и как его спасли гуси. И только потом, когда я читал, своим детям эту же сказку, под названием «Терёшечка», Алексея Николаевича Толстого, я понял, что автор не сочинил её, а только пересказал народную. А что она старинная, народная – нет сомнений, так как откуда совершенно неграмотной бабушке было знать её, ещё с малолетства, как не от своей бабушки, а той от своей матери или бабушки и т. д.

Неграмотность крестьянок в то давнее время была в порядке вещей, – женщина должна была вести порядок в доме, рожать, воспитывать детей и работать в огороде, а в страду и в поле. Со всеми этими обязанностями Анна Павловна справлялась хорошо. Кроме всех работ по дому, умела вязать, вышивать, шить. Сама разбирала, чистила, смазывала, и даже исправляла небольшие неполадки в механизме швейной машины. Знала и выполняла сама весь цикл работ с коноплёй, от её выращивания до выделки волокна, прядения пряжи, тканья полотна.

В то далёкое время, на обширных сельских просторах России в силу тяжёлых трудовых, социальных, бытовых и санитарных условий и почти полного отсутствия службы родовспоможения, детская смертность была очень высокой. Женщины рожали дома, а зачастую и на работе, в поле. Роды обычно принимала деревенская безграмотная, но опытная в этом деле, бабка-повитуха. Грудное вскармливание продолжалось полтора-два года. Если молока не хватало носили ребёнка к другой кормящей женщине, благо таких в деревне всегда хватало, так как крестьянки рожали часто.

Прикармливали младенцев кашками, а на работе в поле так называемыми «жовками». Об этом сейчас только с ужасом и сказать-то можно, так как жовка – это хлеб или крутая каша, разжёванный матерью комок, помещался в маленький мешочек или просто в чистый тряпочный лоскуток, завязанный узелком. Ребёнку давали высосать содержимое сквозь ткань.

К смерти младенца крестьяне относились довольно спокойно: «Бог дал – Бог взял. На всё воля божья», как сказал ветхозаветный пророк Иов. В таких условиях выживали только отменно здоровые и генетически крепкие дети от здоровых родителей.

Какое тогда было время, можно судить и по рассказу бабушки о том, как она рожала тройню. К несчастью, по тем временам, в роду бабушки гнездился ген многоплодия. Была ранняя осень, молотили хлеб вручную, цепами. Здесь следует коротко объяснить, что это за работа. Цеп, это двухметровая палка, на конце которой на ремённой петле прикреплена короткая дубовая бита, длиной сантиметров 60–70.

При молотьбе работники обычно становятся в круг и ударяют битами снопы злаков, разложенные в центре круга, зерно от ударов вымолачивается. Эта работа считалась одной из самых тяжёлых. У нас был такой цеп, дедушка обмолачивал снопы урожая овса с небольшой делянки на приусадебном участке. Я, мальчишка, тоже пробовал молотить небольшим женским, цепом: – дух вон уже после десятка ударов.