Владимир Арский - Записки из Детского Дома

Например, если недостатком Переломова для меня была его взрослость, то это только потому, что я не отделял его от остальных детей. Стоило только несколько раз поговорить с ним совершенно по-свойски на привычные взрослые темы, которые и самого меня тревожили, как он начал прислушиваться ко мне и просить совета.

Недостатком Золотникова были его побеги к матери и сестре. Так это потому, что он их очень любил! Стоило лишь несколько раз побеседовать с ним о семье, как он начал каждый раз спрашивать разрешения, чтобы их навестить.

Бродяжничество Баранова и неряшливость Филиппка, по сути, были следствием одних и тех же черт характера – любопытства, непоседливости, веселости. Стоило дать им пару совместных заданий, как они стали друзьями «не разлей вода», и контролировать их стало намного проще.

Сложнее всего было найти общий язык со Светкой Писаревой. Потому что «языка» как такового у нее и не было: чаще всего это были просто несвязные слова или короткие фразы, которые она визгливо выкрикивала, бросая тебе их в лицо вместе со слюной. К тому же из-за ее картавости и шепелявости было практически не разобрать, что это за слова.

– Тапаеп! – частенько кричала она мне в течение моей смены на группе и дико хохотала.

Я долго отказывался понимать, что это значило, и просто улыбался в ответ или кивал головой.

Девушке было пятнадцать лет, она была с меня ростом, к тому же здоровая и очень крепкая. И пока у нее не начинались приступы бешенства, все были счастливы и тихо радовались. Когда же это случалось, ребята старались куда-нибудь спрятаться. В глазах у нее вспыхивал безумный огонек, она начинала беспрестанно визгливо смеяться, что-то орать, швыряться всем, что попадалось под руку, во всех проходящих мимо. Обычно в такие моменты на шум прибегала воспитательница из соседней группы – крупная молодая женщина грубого нрава, и пока она сдерживала Светку, поспевали медики и окончательно успокаивали девушку.

Через пару месяцев моей работы на группе со Светой мы все-таки поладили: она стала выполнять мои просьбы, прислушиваться к замечаниям. Скорее всего, это было связано с тем, что я в свою очередь тоже наконец-то стал понимать ее. Каким-то чудом я постепенно адаптировался к ее манере речи, ее слова в моей голове автоматически переводились на понятные мне.

К слову, когда наше взаимопонимание наладилось, она странным образом резко перестала мне говорить «тапаеп». И только потом до меня дошло, что же это могло означать.

Света хоть и была совершенно неадекватной, нервной и вспыльчивой, на самом деле была очень доброй и легкоранимой. Когда мы сидели в компьютерном классе, пока все играли, она постоянно что-то печатала. Однажды она подошла ко мне и спросила:

– А можете мне распечатать письмо на листе?

– Да, конечно, – сказал я и нажал на кнопку печати.

– Ой! А что это тут два? Мне только один нужно! – почему-то засмеявшись, закричала Света.

Я подошел и посмотрел.

– Ну, все верно, ты же сама два раза скопировала одно и то же, – объяснил я ей, показывая файл.

– А! Ну, оставь себе лишний. Мне только один нужно!

– Свет, а кому это письмо, куда ты его отправишь? – спросил я, с интересом рассматривая первые слова.

– Отстань! – засмеялась она и выбежала из класса.

На лежавшем передо мной листке, который я храню со всеми остальными записками, я прочитал следующее:

Привет дорогая мама!!! Мама прости миня за среду, Да я винавата, извени миня, Да я чуствую сваю вину перя Тобой, да я знаю что ты За меня переживаеш, больше Небуду действовать на твои НЕРВЫ, Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ТЕБЯ НЕРВИРОВАТЬ МАМА Я ПЕРЕСТАНУ РЕЗАТ РУКИ, ШТОБЫ ТЕБЯ НЕ РАСТРАИВАТЬ И Я БУДУ ТЕБЯ СЛУШОТЬСЯ, МАМА ПРОСТИ – ПРОСТИ МИНЯ, ЭТО ПОСЛЕДНИЙ РАЗ, мне очинь Стыдно перетабой, прости меня Я сделаю все штобы ты миня Простила и небуду тебя доводит Я буду слушатьса тебя как Галину МИХАЙЛОВНУ, ятебя люблю мама Послуший миня пожалуста ты самая Хоршая чудесная и милая веселная и добрая и самая любимоя! мама моя желаютебе только удачи добра прости миня с тань опат моей мамой пожалуста и опшайса самной нармально как раньше пока целую сольнушка мое прости миня.

Только позже я узнал, что маму Света с рождения ни разу не видела и не знала, где она.

Одним воскресным утром я пришел в свою смену на группу. До самого «отбоя» мне предстояло «работать» с детьми. Казалось, ничто не могло помешать моему плану.

Ребята постепенно один за другим просыпались, заправляли кровати, умывались. Сидели у телевизора, ждали завтрака. После завтрака мы тщательно отмыли в спальнях полы, полили цветы на окнах, вытерли пыль на полках. И до обеда приготовились немного поиграть в компьютерные игры.

Все расселись по местам: по двое за один комп. Когда на экранах загорелись первые заставки игр, в компьютерный класс ворвалась Любовь Нефедовна. Видимо, день с утра у нее не задался. Я только хотел сказать «Здравствуйте!», но она оборвала меня на полуслове.

– Опять весь день до ночи собираетесь сидеть тут играться? – резко и без приветствий, строго глядя на меня, спросила замдиректора.

Если честно, я бы был только рад, чтобы они просидели в классе до вечера. Я об этом даже иногда мечтал. Но разве кто-нибудь слышал-видел такое, чтобы дети могли усидеть на одном месте целый день? Особенно, если погода отличная. А погода была в тот день отличная. Хотя, я вообще не помню, чтобы для ребят в детском доме погода была плохой, когда речь заходила о прогулке.

– Да ну нет, Любовь Нефедовна. Мы только что отдежурили по спальням, сейчас до обеда они поиграют, затем погуляем. А потом самоподготовка. Вечером опять на улицу.

– Так! Играть ты с ними будешь, когда по будням приходишь как лаборант. А сейчас ты воспитатель. С детьми надо работать!

Дети, повернув на нее головы, молча слушали. Любовь Нефедовна часто и многим воспитателям заявляла, что с ними надо работать. Мне всегда было интересно, что представляют в этот момент ребята. Как они понимают, что с ними «работают»?

– А я с кем работаю? – не удержался я и съязвил.

Сделал я это зря. Любовь Нефедовну «понесло».

– Так! Язвить ты матери своей будешь! А мне план работы покажи, что ты с ними делать собрался сегодня!

– Так ведь… Только что же вам рассказал, – недоуменно ответил я.

– Ежедневный. План. Работы. С детьми.

Ее начало потряхивать от негодования.

– В тетради, как положено. Сказал он…

На протяжении всех последующих лет трудно было понять, что так выводило ее из себя.

– Так вы же мне сказали, что мне не нужно писать планы на полставки, – продолжал я спорить.

Ее это уже не интересовало. Со словами «к обеду чтобы план лежал у меня на столе» она резко нажала кнопку рубильника и выбежала из кабинета. Компьютеры потухли. Дети тоже.