Капитан Зельтц - Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

Дверь палаты широко распахнулась и впустила толстое тело медсестры Моны. Белый халат трещал на мощной груди и ягодицах. Мона была недалёкая, некрасивая и недобрая молодая женщина бухарского производства. Голос у неё был грубый и хриплый, а манеры – как у невоспитанного и голодного беспризорника.

– Ну, чё ты тут возишься?! Быстрее давай, давай быстрее, ты же доктор!

Факт моей формальной медицинской квалификации не давал Моне покоя. Частенько, требуя от меня срочно, бегом, принести ей что-то с кухни, со склада, или просто вытереть задницу больному, она добавляла «доктор» и радостно кудахтала. Не одна Мона этим грешила. Есть люди, которые не могут чувствовать себя полноценными, не унизив другого.

Кто-то даже сказал мне:

– Вы же там все купили себе дипломы, вот и не можете здесь экзамены сдать.

– А ты поезжай в Москву и тоже купи себе диплом, что ты время-то зря теряешь? Тоже будешь доктором.

Пререкания с медсёстрами, однако, занятие небезопасное. Можно задеть нежные чувства медсестры неосторожным словом. Слово ведь бьёт сильнее пули. Слово бьёт сильнее пули, а рикошетом может «снести» санитара. Ибо, к примеру, толстая и ленивая медсестра Мона работает в больнице уже много лет, уволить её практически невозможно, и, в случае конфликта, администрации больницы намного проще избавиться от вздорного эмигранта, нежели разбираться кто-кого-как обидел. Да и уровень иврита не позволил бы мне спорить или объясняться с кем-либо.

Мона была далеко не худший вариант. Старшая сестра Дэми Вахмистр, например, была куда хлеще. Её родители приехали из Прибалтики в 70-х. В семье Дэми все приехавшие в Израиль после 70-х считались быдлом и проходимцами. Вдобавок к такой милой установке, бедняжка Дэми в детстве перенесла менингит. Не знаю, какой бы у неё был характер, не переболей она менингитом. Возможно, она была бы милейшим человеком. Я встретился с Дэми уже после того, как с ней встретился менингит. Лет через тридцать после. Это была высокая тощая особа с короткими овечьими кудряшками и весело-придурковатым взглядом. До общения с санитарами она не опускалась, а вот «русским» докторам частенько портила кровь на обходе, выговаривая им при всех:

– Доктор Алекс! Вы что это выписали больному? Вы что, не знаете что у нас нет «аспирина», а есть «микропирин»? В России вас этому не учили? Понаехали тут недоучки всякие!

Доктор Алекс пыхтел и краснел, и пытался отстаивать свою честь на смешном, примитивном иврите. Но у кого есть время и терпение выслушивать косноязычного?! Вот доктор Трэвис – другое дело. Доктор Трэвис прибыл из Австралии 10 лет назад и на иврите не говорил вообще, не успел выучить. Он изъяснялся на английском, и его слушали благоговейно. В общем, Дэми публично срамила братьев-славян, но и для неё нашлось противоядие. Оказалось, что Дэми унаследовала от родителей зачаточные знания русского языка и страшно любит когда при ней ругаются матом.

– Да не может быть! – не верил Алекс.

– А ты попробуй, в следующий раз обматери её, – советовал опытный санитар Эдик, ухмыляясь.

Во время очередной публичной экзекуции доктор Алекс набрался смелости и вдруг выпалил:

– Да пошла ты на *уй, Дэми, п*зда ты драная!

Дэми уставилась на Алекса круглыми птичьими глазками и вдруг заржала. Именно заржала, кобылой. И придираться к Алексу перестала. Видимо, все ж таки, менингит не прошёл бесследно, потому что потом она время от времени цеплялась то ко мне, то к доктору Алексу и просила:

– Ну, скажи что-нибудь матом!

И, услышав матерщину, Дэми радостно ржала, румянилась и сладострастно сопела. Возможно, с ней происходило и ещё что-нибудь, кроме сопения и покраснения. Про то не ведаю.

Вот я опять отклонился от темы, а утро даже ещё не началось.

Потных, обкаканных и описанных пациентов аккуратно высаживаю на помывочное кресло, завожу в душ, быстро купаю, вытираю, переодеваю и возвращаю в палату. Всё просто. Главное – быть бдительным. Чтобы высаживая туда-сюда упитанных паралитиков, не надорвать спину, не уронить клиента, не получить от клиента в репу, не дать себя обкакать, и сделать всё быстро и элегантно. Одно «но». Если всё сделать быстро – вовсе не означает, что пойдешь отдыхать. На второй половине отделения работает такая же «двойка», санитар и медсестра. И если ты закончишь работу раньше их – пойдешь на их половину помогать, иными словами, будешь наказан за хорошую работу. Впрочем, в любом случае, прохлаждаться не дадут.

Вот бабушка Рива, последняя в «лежачей» палате. Несколько дней она орала практически без перерыва, орала нечеловеческим голосом, и только «фенерган» с «галоперидолом» «по вене» её успокаивал ненадолго. Я поприветствовал бабушку и, откинув одеяло, взял её за костлявое плечо. Плечо её было твёрдым, как мрамор. И такой же мраморной температуры.

– Что-то она у нас совсем замёрзла… – сказал я Моне.

Мона вытаращила на меня глаза:

– Как это – замёрзла? Она ж под одеялом была!

– Ну, наверное, нужно ещё одно одеяло… Вон то – синее…

Синюю синтетическую ткань у нас использовали для упаковки трупов. Трупы в Израиле не вскрывают, для вскрытия требуется специальное разрешение от соответствующих органов. Поэтому умерших в больнице просто упаковывают в синий синтетический брезент, приходит батюшка и утаскивает их в морг. Израильский морг, кстати, отличается от русских моргов своей эстетичностью. Никаких там тебе столов и заштопанных мертвяков. Стена, в ней никелированные дверцы холодильных камер, внутри по полочкам разложены клиенты. Одна дверца – одна полочка – один клиент. Чистота и порядок.

Под бабушкой Ривой оказалась лужа крови.

– А ну ка, поверни её, – скомандовала Мона, намереваясь обтереть бабушку со спины мокрой губкой.

Я взял мраморную бабулю за плечо и повернул её на бок, лицом к себе. Бабуля булькнула горлом и изо рта её хлынула бурая жидкость. Вытекло литра три, не меньше.

– Ты что творишь?! – зашипела на меня толстая Мона. – Ты же доктор?!

– Эх, Мона… Почему ты не Лиза?

– Нам теперь придётся её целиком мыть!

Мона явно расстроилась, но выхода не было. Не оставлять же в палате труп в луже крови. По крайней мере, Рива теперь не пожалуется, что вода холодная, по морде тебе не треснет, пока ты вытираешь ей ноги, и орать не станет. Упокой, Господи, её душу. Через минуту после помывки прискакал батюшка в чёрном плаще и уволок тело в свои никелированные угодья.

Вот помыт, одет и причёсан последний пациент. Начинается раздача завтрака, и ты опять на бегу. Поднос-туда, поднос-сюда. А кроме того, нужно покормить тех, кто не в состоянии кушать самостоятельно.

И уже болят от беготни санитарские копыта, а день только начинается.