Николай Черныш - Дмитрий Томашевич. Он не был Генеральным конструктором

– И если до трагических событий осени 1911 года жизнь нашей дружной семьи протекала вполне благополучно, – продолжал Павел, – то именно она, эта осень смертями двух сестёр положила начало цепи несчастий, которые обрушились на Томашевичей во втором десятилетии нового века.

– Если я не ошибаюсь, – заметил Павел, – более естественные и тесные отношения сложились у тебя с нами, близнецами, хотя нас с тобой и разделяют целых 9 лет.

Двойню, как тебе известно, наша мама родила 10 декабря 1890 года. Первым на свет появился я, а спустя полчаса – Евгений. Разнояйцевые близнецы, в отличие от однояйцевых, мы абсолютно не были похожи друг на друга. Ни внешне, ни характерами.

Я, говорю об этом без ложной скромности, с раннего детства заявил о себе как заводила многочисленных, подчас весьма рискованных предприятий, что, впрочем, не мешало успешной учёбе. Гимназию в 1909 году, как ты знаешь, я окончил с серебряной медалью. [17] ЦГИА Украины, Ф.707 Управления Киевского учебного округа; оп. 160, д.76а, л.423об. – 424.

Женя был больше углублён в себя. Его интересовал растительный и животный мир. Он мог часами в одиночестве возиться со своим гербарием. Гимназические успехи его были скромнее моих, тем не менее, мы оба успешно поступили в том же 1909 году в Киевский Императорский университет Святого Владимира. Я – на физико-математический факультет, откуда вышел специалистом по физической географии, а если точнее – по метеорологии и климатологии. Женя выбрал медицинский [18] На базе медицинского факультета университета позднее был создан Киевский мединститут. факультет и стал хирургом.

Двумя годами позднее к нам в Киеве присоединилась сестра Лидия, ставшая курсисткой на Киевских высших женских курсах [19] Эти курсы имели и другое название – университет Св. княгини Ольги. , фактически той же студенткой ВУЗа. Мы трое, плюс наш с Женей друг и одноклассник Володя Линник, тоже студент физмата, а также подруга Лиды Зина Дзбановская сняли у престарелой вдовы-генеральши двухкомнатную квартирку в мансарде дома № 8 по улице Никольско-Ботанической. В комнаты-скворечни можно было попасть только по шаткой наружной лестнице. Эта обособленность была очень удобной: мы не беспокоили хозяйку, когда возвращались поздно вечером после занятий или долгих вечерних прогулок. Жили мы коммуной очень скромно, если не сказать бедно, что вынудило нас стать завсегдатаями вегетарианской столовой на улице Гимназической. [20] Ныне улица Леонтовича. Здесь на столах всегда было вдоволь бесплатного хлеба, которым заедали стакан молока за 2 копейки. Отъедались только на каникулах в родительском доме.

Когда мы приезжали на летние вакации в родной дом, то ни о каких трудностях студенческого быта речь не шла. На первый план выступали рассказы о всяких забавных подробностях, согласно которым выходило, что жизнь студента в Киеве, это нечто романтическое, а потому безумно притягательное.

– Я хорошо помню эти ваши рассказы. Они мне так запали в душу, что не терпелось поскорее окончить гимназию и уехать в Киев, чтобы самому испытать все прелести студенческой жизни, – внезапно перебил рассказ брата Дмитрий. Потом извинился и продолжил:

– Меня привлекал Политех, где я мог бы тесно соприкоснуться с техникой, с машинами. Для вас ведь не секрет, что всякие механизмы меня притягивали с раннего детства. Ведь это только на первый взгляд кажется, что в селе, а как ни крути, но Ракитно, это большое село – ничего нет кроме полей и лесов.

Но это только на первый взгляд. На самом деле сельская провинция в своём ежедневном обиходе имеет неисчислимое множество простой и сложной техники. С раннего детства в деревне всех нас окружали, пусть иногда примитивные, но всё же механизмы: повозки, телеги, колодцы с воротом или «журавлём», прялки и ткацкие станки. С древних времён люди научились использовать энергию воды и ветра для устройства мельниц – на Роси в Ракитно была устроена плотина с мельницей, непростые механизмы которой приводились в действие огромным водяным колесом.

В нашем доме непременно были часы, охотничье оружие, граммофон, фотоаппарат, швейная машинка. В чайной общества трезвости, показывали синема с помощью настоящего чуда техники – кинопроекционного аппарата. Рядом в селе Синява сахарный завод с его аппаратами и оборудованием. Наконец, в Ракитно была железнодорожная станция, а это, прежде всего, паровозы – машины столь же огромные, сколь сложные и хитроумные.

Чёрная лоснящаяся громадина паровоза мгновенно поразила меня, – продолжал Дмитрий, – не только своими размерами, но и дивными механизмами, которые были приделаны к колёсам. Казалось, что эта машина вполне одушевлённая. Даже тогда, когда она просто стояла на станции в ожидании свистка кондуктора к отправлению, она не переставала жить своей таинственной жизнью. Паровоз попыхивал, то и дело, выпуская из трубы клубы пара. Внутри его огромного чрева что-то гудело и шумело, отчего вся эта необъятная махина подрагивала. Вдобавок ко всему периодически раздавалось резкое щёлканье, словно кто-то невидимый упражнялся с гигантским пастушьим бичом. Этот звук издавал тот же пар, выходящий из какой-то трубки. Через открытую дверь кабины машиниста можно было разглядеть блестящего от пота кочегара, который большой совковой лопатой ловко забрасывал в ненасытную топку уголь. Каждый раз, когда кочегар приближался к открытой дверце топки, пламя озаряло его лицо, покрытое чёрной угольной пылью, и оттого похожее на лицо африканского негра с картинки в книжке. Невозмутимый машинист в форменной тужурке стоял возле открытого бокового окна кабины и внимательно наблюдал за тем, как смазчик заливал масло в механизмы, не забывая, однако, краем глаза присматривать за манометром.

Интереснее всего было наблюдать, как паровоз отправляется в путь с прицепленными вагонами поезда. Сначала машинист давал гудок – басовитый, густой, – его нельзя было с чем-то спутать! Потом, откуда-то из-под колёс, паровоз с шумом выпускал густую струю горячего пара. Тут же вступали в дело мощные шатуны, которые вращали большие ведущие колёса с такой бешеной скоростью, что те пробуксовывали на месте, вследствие чего из-под них вылетал сноп искр и валил дым. Так продолжалось несколько мгновений. Внезапно эта прокрутка прекращалась, тяжёлый состав медленно трогался с места, постепенно набирая скорость. Незабываемое зрелище!

– О, да ты брат, прямо таки поэт! – воскликнул Павел. Его поддержал Коля Железников.

– Да, этого у Мити не отберёшь, он увлечён машинами крепко. Я сам был свидетелем того, как он дотошно пытался постичь устройство того же паровоза.

– Было такое, – подтвердил Дмитрий, – но начало детальному знакомству с миром техники было положено дома, когда мне захотелось разобраться, как работают часы-ходики с их неуёмным тик-так. Для чего тут висящая на цепочке гиря, которую каждый вечер баба Явдоха подтягивает вверх? Как приводятся в движение стрелки? Что там безумолчно тикает, в конце-концов? Любопытство преодолело страх быть наказанным в случае поломки ходиков, и однажды я рискнул заглянуть вовнутрь механизма. Там увидел кучу зубчатых колёсиков, соединённых друг с другом, а также рычажок, соединённый с маятником. Именно он был источником таинственного тикания!