Рустам Мамин - Память сердца

Левитан согласно закивал головой.

– Маркуша, – требовательно напомнил он ассистенту, – кассеты опять не забудь! – А мне с улыбкой: – Вы, Рустам, превзошли себя!..

Эту избитую фразу он всем говорил. По этой фразе его на студии и находили:

– Ты не видел этого, как его?.. Ну, этого… Ну – «превзошел себя»?

– А-а, Левитана? Слышал, он в операторской кабине. Кажется, Маркушу вразумляет…

Наутро мы выехали на натуру. Проехались по полям, – ничего интересного. Оператор усмотрел вдали за полем молодой лесок – с грустинкой пейзажик, будто потерянный какой-то. И предложил режиссеру Лисаковичу пройти туда по пашне без машины, чтоб не портить возделанную почву. Пошли… С трудом. Ноги вязли между рыхлыми комьями; непросохшая земля пудами налипала на подошвы…

Наконец выбрали точку съемки, можно приступать к работе. Но не тут-то было! Нет Маркуши, нет камеры!

– Маркуша! Давай сюда камеру! – закричал Левитан.

В ответ – полная тишина.

– Ма-а-рку-у-ша-а! – как можно громче начал звать я.

Тишина. Что делать? Потащились снова через пашню обратно…

Подходим к машине. Осторожно. Не сговариваясь, начали буквально подкрадываться, потому что… Ну просто не могли представить себе, что же произошло?!

Маркуша, сукин сын, развалившись, сидит в машине и с упоением читает детскую книжку, которую накануне купил племяннику.

– Маркуш, ты что ж сидишь-то?! – голос тактичного интеллигентного Левитана от волнения зазвучал фальцетом.

– А что?

– Так мы же ждем тебя! Не снимаем!.. Давай камеру!..

– А вы ничего не сказали!

– Как не сказали?! Мы для чего приехали?

– Снимать. Но вы не сказали, чтоб я камеру нес к вам!..

– Ты издеваешься?! Бери камеру! Марш на площадку по нашему следу! В лесок!..

– А у нас пленка не размотана!.. Нет готовой кассеты!

– Так какого же хрена, мать твою, сидишь, книжки читаешь?

– Это детская книжка!.. А потом вы не говорили, чтоб я пленку размотал, кассеты подготовил…

– Господи!.. Ну как же так?! Так ты еще с вечера должен был не спать ложиться, а пленку размотать!..

– А вы же мне ничего не сказали!..

– А тебе непонятно, что мы сюда приехали ра-а-бо-о-тать! Снима-ать! И размотать пленку, подготовить кассеты, камеру – это твоя прямая обязанность!..

Съемочный день был сорван, и мы, благо у нас был газик, уже, не осторожничая, поехали восвояси прямо по пашне…

С Маркушей случалось немало смешных историй, его имя было у многих на языке. К кому ни подойди, ни спроси:

– Вы Авербуха не видели?

В ответ начинают смеяться:

– Опять что-то натворил! Вот пенек!.. Он, наверное, и родился-то не так, как все! Не парень, а одно недоразумение с кудрями!

– Во-во, – вылупился поперек интересам природы!..

– Ты думаешь, на Авербухе природа прокололась?

– Во всяком случае, эксперимент не впечатляет…

– Тихо! Нина Станиславна идет…

Нина Станиславовна, секретарь нашего объединения, седая старушка, Маркушу обычно опекала, как внука. Чтобы ее не огорчать, операторы умолкли…

Интересный случай был у Маркуши в группе уже упомянутого режиссера-оператора Русанова. Снимали тот самый фильм, госзаказ Комитета по кинематографии, «Манолис Глезос» – о греческом комсомольце-подпольщике, приговоренном фашистами к смерти. Сорвав флаг со свастикой с крыши комендатуры, Манолис водрузил там алый стяг! Отважный патриот чудом избежал казни. А после войны был приглашен в Советский Союз.

Съемки предполагались ответственные, на правительственном уровне. Назначили куратора от ЦК КПСС. Русанов, обычно крайне щепетильный и к аппаратуре, и к пленке, и ассистентов подбирал долго, с не малой осторожностью. Членов съемочной группы он подпускал к работе обычно только после должной и основательной беседы. Но в тот момент, видимо, это был летний период – разгар съемок, на студии свободных людей, верней, ассистентов-операторов не было, и он был вынужден, чуть не плача, со слезами согласиться на кандидатуру Маркуши. Помню, как он метался по вестибюлю и всех опрашивал:

– Как Авербух?..

Ему отвечали:

– На безрыбье и рак рыба! А куда деваться?..

Русанов, нельзя сказать, был растерян, он был раздавлен. Подходит Воронцов Владимир Иванович:

– Вы о ком?

– О Маркуше.

– Ничего, работать может. Только руку надо иметь подлинней, чтоб во время дотянуться и в ухо врезать!.. У тебя курить есть? Кто с сигаретами? – и Воронцов, тут же забыв о нас, ушел стрелять курево.

Павел Васильевич в отчаянии ко мне:

– Ну!.. Что будем делать, директор?

Я мог только пожать плечами:

– Павел Васильевич, таскать кофр, камеру, штатив он может. А в остальном, наверное, надо полагаться на второго оператора – на Рымарева. По-моему, это единственный выход.

Итак, мы приступили к съемкам. В один из дней в помпезном зале ССОДа (Союз советских обществ дружбы с зарубежными странами) на блестящем мраморном полу, в присутствии десятков зарубежных гостей, членов делегаций, Маркуша Авербух готовит к съемкам аппаратуру.

Вместо того чтобы, раскрыв штатив, закрепить ножки и только потом установить камеру, Маркуша, то ли из лени, то ли по собственным понятиям «усовершенствования», прилаживает камеру к штативу прямо на полу. И, не закрепив окончательно, поднимает и устанавливает штатив. И опять – не по принципу, предусмотренному технологией: три точки штатива на три точки треугольника, основанием к оператору, – а произвольно. Оставив штатив с камерой, решил отойти за кассетой и ногой зацепил за ножку штатива. Камера поехала и… не закрепленная, грохнулась всей своей тяжестью на мраморный пол! В зале, где большинство присутствующих иностранцы, говорящие, в соответствии с этикетом полушепотом, раздался оглушительный «взрыв»! Все оцепенели. Установилась такая тишина, которую можно сравнить разве что с вакуумом. Наш куратор от ЦК – бледный, с помертвевшим лицом, вероятно, принял этот грохот за выстрел или разрыв гранаты. Русанов шлепал губами, как рыба, не в силах пошевелиться. Застыли, замерли в шоке все вокруг.

– Что ты наделал, сукин сын?! – наконец смог воскликнуть Русанов. – Эта камера стоит сорок тысяч золотом! Ты побил все объективы! Чем будем снимать? Съемка, ответственная съемка – сорвана!.. Рустам, что нам делать?!

– Что Воронцов сказал?.. – я подумал, что только шуткой смогу вывести Русанова из этого жуткого состояния.

– А что он сказал?

– Что-то про ухо Маркуши…

– А-а-а!.. Ну-ка подойди сюда, олух немытый!

Авербух, не лишенный рассудка, смело подошел к Русанову. Я, грешным делом, подумал, что сейчас произойдет второй взрыв, и не мог оторвать глаз от уха Маркуши.

– Что вы так волнуетесь, Павел Васильевич? – невозмутимо вопросил Маркуша. – Ну и что, что упало?.. В первый раз, что ли?!