Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

— Вам не нужно ждать. Идите к себе. Вам скоро сообщат, когда ехать домой.

Мне показалось, что он особенно подчеркнул слово «домой». А после того как татары ушли, все опять замолчали. Действительно ли они поедут домой? Ведь уже почти все в лагере знали, кроме, может, самих татар, что их новым местом жительства будет Сибирь.

Только к вечеру вызвали нас с Ниной. Служащий НКВД провел нас на второй этаж, где находилось пять дверей. У каждой двери стоял военный красноармеец. Один из них показал нам, куда входить: Нине в одну дверь, мне — в другую.

Я переступила порог: за столом сидел молодой офицер в элегантной форме и довольно красивый. Его лицо показалось мне немного знакомым. Он перелистывал какие-то бумаги, затем поднял глаза и сказал:

— Садитесь!

Когда я села, он опять сразу же обратился ко мне с вопросом:

— У вас, кажется, две фамилии?

— Да, — ответила я запинаясь, не зная, с чего начать распутывать сложную историю моих двух фамилий. У меня все еще не было документов на мою прежнюю фамилию. Когда пришли американцы, я сразу же обратилась к ним, чтобы получить удостоверение личности. Но это оказалось не так легко. Мне просто не верили. К фальшивым фамилиям американцы всегда относились с невероятным подозрением. Позже мне пришлось еще раз менять фамилию, и это стало одним из самых главных препятствий в моей жизни. Но тогда пришла Флора и объяснила им мои обстоятельства пребывания у них во время войны, мне выдали документ на мою фамилию. Но в этом документе оставили почему-то и мою вымышленную фамилию. И вот теперь мне пришлось опять излагать всю эту историю о побеге из немецкого лагеря и прочее. Но пока офицер НКВД не настаивал на деталях истории с фамилией. Он начал издалека:

— Расскажите мне подробно, кто ваши родители и как вы попали в Германию.

Я начала ему рассказывать о родителях. Не умолчала и о том, что отца сослали в Сибирь. Затем кратко описала ему нашу скитальческую жизнь на родине и, наконец, жизнь после прихода немцев, как мы вернулись в нашу деревню и как оттуда меня забрали в Германию. Затем я описала ему нечеловеческие условия во Фрейтале, о моем бегстве, об аресте и о том, как получилось, что у меня фальшивая фамилия, и что, в сущности, Нина — моя родная сестра.

Во время моего рассказа офицер ни разу не остановил меня. И что мне под конец показалось странным, он даже не расспрашивал о подробностях, без которых все могло показаться неясным. Конечно, я старалась сократить всю историю и она вышла довольно сжатой и сухой.

Офицер посмотрел на часы и сказал:

— Я вижу, ваша история сложная. На этом мы сегодня закончим. А завтра в шесть часов вечера вы прейдите ко мне на квартиру и расскажете все подробно.

Он взял лист бумаги, написал свой адрес и протянул мне:

— До завтра.

— До свидания, — ответила я, немного опешив, и направилась к двери.

— Ах, да! — услышала я опять, — скажите вашей сестре, чтобы зашла ко мне на минутку.

Нина уже ждала меня в коридоре. Она зашла к офицеру, а я спустилась вниз. Минут через десять она вернулась. По дороге домой я спросила, что говорил ей НКВДист.

— Немного, — ответила она. — Он только спросил о родителях, потом сказал, что мне больше не надо приходить к ним, что он обсудит наше дело с тобой.

Мне это было на руку. Нина была еще наивной девушкой. Из-за войны она не закончила образование, в делах политики была неопытной. Помимо всего, я считала Нину не очень ловкой в разговорах с советскими «органами».

Когда на следующий день я вернулась в больницу, то узнала, что доктора Волкова арестовали. Вероятно, кто-то из репатриантов остался недоволен его лечением и донес на него.

— Ну и что теперь? — спросила я коллег.

— Нам надо идти в НКВД. Ведь у нас завал работы. Завтра проверка больных, без него мы не справимся, — ответила одна из сестер.

Было решено, что в НКВД пойдем Люда и я. Не долго думая, в наших белых халатах мы с Людой сразу же направились к зданию НКВД. В кабинете, где сидел, вероятно, секретарь, офицер НКВД, нас очень приветливо приняли и доложили о нас майору. Когда нас ввели в кабинет, мы объяснили положение дел в больнице и показали длинные списки больных, которые назначены на очередной прием. Помимо этого, была еще регистрация новоприбывших. Майор посмотрел на списки и сказал:

— Продолжайте регистрацию новоприбывших, а прием на лечение отложите на пару часов. Я сейчас займусь делом доктора Волкова.

Когда мы проходили через двор, за одним из окон с решетками увидели нашего доктора. Он разговаривал с каким-то заключенным. Заметив нас, он быстро отошел от окна.

— Постой, — Люда схватила меня за руку. — Он стыдится нас. Оставим его в покое.

Мы вернулись в больницу, а после обеда пришел и доктор Волков. Ни с кем не разговаривая, он надел свой халат и начал прием больных, как будто ничего и не случилось. Но он, вероятно, догадывался, что мы ходили хлопотать за него.

К пяти часам мне разрешили уйти, чтобы вовремя прибыть на допрос к офицеру НКВД по расследованию моего дела. Уходя, я оглянулась на доктора Волкова, который с засученными рукавами руководил процедурой «лечения». Он, в свою очередь, посмотрел на меня и, подмигнув мне, махнул рукой.

День был не в меру жаркий и сухой. На улицах было много людей. Венгерские крестьянки, ярко и красочно одетые, возвращались с базара. Репатрианты группами расхаживали по улицам, громко разговаривая. Советские офицеры и солдаты тоже гуляли в своих обильно украшенных орденами формах. Их уже издали можно было узнать — каждое предложение они сопровождали потоком матерщинных слов, — привычка, без которой нельзя было представить себе ни одного советского военного в то время — будь то солдат или офицер. На каждом углу стояли группы молодых венгерских парней с черными глазами и смуглыми от загара лицами. Большинство из них орудовали на черном рынке. Они высматривали жертвы для своих сделок за американские сигареты и консервы. Глядя на них, я удивлялась, как все же немало было и венгров в этом, казалось, только для репатриантов предназначенном селении. Вероятно, не все ушли от русских. Оставшиеся по-своему приспосабливались к новым обстоятельствам жизни, стараясь и в этих условиях извлечь хоть какую-нибудь выгоду.

Я надела свое любимое синее шелковое платье, которое так всем нравилось еще в Тельфсе, те же пробковые туфли, тогда еще в моде, а волосы подняла вверх, тоже по последней моде. Конечно, я умышленно прихорошилась. Зная, как мужчины относятся к хорошеньким женщинам, я думала, что это мне тоже поможет поскорее поехать домой.

Мой вид не остался незамеченным. Венгерские парни то и дело заговаривали со мной и кричали вслед «сыпь», что по-венгерски значило «красивая». А советские военные, принимая меня за венгерку, делали свои замечания, которые, в отличие от венгерских, были лишены всякой деликатности. Все их комплименты сводились к тому, что они сейчас бы со мной «переспали».