Булач Гаджиев - Дочери Дагестана

– Иногда в газетах вижу фотографию Апанди, и каждый раз слезы наворачиваются на глаза. Может, это оттого, что он почему-то оказался мне более близким, чем муж, мать и отец.

Хадий с краеведами средней школы № 5 г. Буйнакска

Женщина вытирает глаза. Ей известно, что поэт скончался в 1944 году на операционном столе. Но она не подозревала, что Капиев написал о ней рассказ.

– Неужели он помнил меня! – восклицает Хадий, и за все время беседы впервые посветлели ее голубые глаза, улыбка заиграла на губах, и от этого, казалось, она еще помолодела. Какой же привлекательной, если не красавицей Хадий могла быть 35 лет назад, когда в их сакле поселился учитель. Он через стенку постоянно слышал плач и стоны молодой женщины. Однажды между учителем и ею состоялся такой диалог:

– Хадий, почему ты молчишь? – спросил Эффенди. – Неужели ты так любишь Мурзу?

Хадий сконфуженно улыбнулась. Видимо, она не совсем доверяла приезжему учителю.

– Нет, нет, – пробовала она защитить мужа, – он же не злой… Побъет, а потом сам раскаивается. Он сгоряча… это ничего…

Видимо, Хадий не понимала цену своей внешности.

В это время из другой комнаты раздался окрик мужа: «Эй, где ты?» Хадий испуганно взглянула на постояльца и вышла вон.

Дни сменяли друг друга, побои повторялись, стоны замирали внутри стен. Но однажды за непришитую пуговицу Мурза устроил в доме настоящий ад. Хадий стала громко плакать и звать на помощь.

– Что случилось? Я умер, что ли? Зачем плачешь, спрашиваю? – кричал Мурза и, стиснув зубы, не разбирая куда, один за другим стал наносить удары. Хадий, спасаясь от взбесившегося мужа, забежала в комнату учителя. За нею туда же ворвался Мурза с суковатым поленом в руке.

– Где думала спрятаться? – ревел он, и снова на молодую женщину посыпались удары.

Эффенди бросился ее защищать, но Мурза отбросил его руку:

– Ты оставь. Я муж… Иди к себе…

Капиев отступил, но когда избиение повторилось с новой силой, он рванул на себя дверь. Крючок соскочил, и перед его глазам предстала такая картина: Хадий вся в крови в изорванном платье, а муж все бьет и бьет.

Учитель выбежал на улицу и что есть силы стал кричать:

– Товарищи, скорей, убили ее! Мурза убил свою жену!

Люди выскочили из своих домов и пошли вслед за Эффенди. Мурза стоял у порога дома с винтовкой в руках.

– Что ты сделал, Мурза? – спросил его председатель сельсовета.

– Какое вам дело?

– Так ты жену убил.

– Хе! Верите этому муалиму? – и, оглянувшись на дверь, Мурза крикнул: – Эй! Говорят, ты умерла. Правда это?

Из сакли послышался не то стон, не то плач, заглушенный шумом ветра.

– Ну-ка, давай зайдем, посмотрим, – предложил кто-то.

– Уходите, говорю, – предупредил грозно Мурза, взводя курок, и народ отступил.

Председатель ускакал в Хасавюрт за милицией, а Эффенди сел у окна и торопливо стал заполнять дневник: «Глухой, затерянный в степи аул, ни партийцев, ни комсомольцев… Я беспомощен. Навязчивый осенний ветер царапает мое окно… Мягкий комок застревает у меня в горле. Мне грустно!»

После года работы Капиев покинул Аксай. И, будучи на Вседагестанском съезде Советов, увидел за трибуной женщину, страстно говорившую о правах, данных горянке советской властью:

– Надо, чтобы законы советской власти, решения партии, заветы Ленина каждая из нас, как серьги, привесила к ушам своим, чтобы каждой забытой и забитой горянке, как обручальное кольцо, надеть на руки ее права, ее победу… Для этого предлагаю…

Эффенди слушал оратора, и у него сжалось сердце, и вспомнилась аксаевская пленница Мурзы.

– Я вспомнил о тебе, Хадий! – воскликнул поэт. – Где ты?

Через 35 лет мы нашли ее. Где проживала Хадий, как выглядела и чем занималась, я уже отметил. Старшая дочь Резеда после окончания ДГУ работала учительницей в Махачкале, сын Нариман тоже после вуза учительствовал. Та худенькая девочка, что открыла нам ворота, нашла навсегда приют в этом доме. У Хадий, кроме них, было 6 внуков и внучек, с которыми она возилась и как бабушка, и как учительница. В этом было ее не только предназначение, но и счастье.

Отец Елизаветы Саввичны Савва Моисеевич шесть лет прослужил в Дагестане артиллеристом. Его пушка грозно стояла на темир-ханшуринской скале «Кавалер-Батарея». В 1916 году его демобилизовали вчистую – домой. Среди скромных гостинцев он привез и цветную лубочную картину. Ее повесили на самом видном месте. На ней были изображены площадь, громадная церковь, тополя и металлическая ограда.

Шестилетняя Елизавета долго рассматривала картину.

– Что это?

– Наверное, Иерусалим, – предположила мать, не бывавшая дальше своей станицы.

Савва Моисеевич, показывая на подпись под картиной, читал по слогам: «Те-мир-Хан-Шу-ра».

Когда в 1931 году Елизавета Саввична попала в Буйнакск, она сразу припомнила картину, на которой были изображены и площадь с оградой, и Андреевский военный собор. Но девушка, конечно же, не могла и подумать, что свяжет свою жизнь навсегда с этими местами.

В семье было двенадцать детей. Четверо умерли в раннем возрасте. Из оставшихся в живых старший брат Феодосий Балковой участвовал в гражданской войне, был ранен в ногу. Строил колхоз.

Когда началась Великая Отечественная война, на фронт ушли остальные трое братьев. Воистину тесен мир. Василий оказался в роте дагестанца Азиза Мутагаджиева. Во время переклички командир спрашивает у солдата, имеет ли он какое-либо отношение к Е. С. Балковой.

– Сестра она мне, – отвечал Василий. – А вы что, знаете ее?

– Знаю ли я ее? – воскликнул дагестанец. – Что вы такое говорите! Я передал Елизавете Саввичне из рук в руки 500 учащихся, печать директора Буйнакского педагогического училища!

Этим двум людям было о чем поговорить.

Дружба командира роты и красноармейца оказалась короткой. Василий Балковой погиб смертью храбрых у станицы Крымской, а Азиз Мутагаджиев сложил свою голову в Крыму.

На войне остался и третий брат Елизаветы Саввичны – Иван. А самый младший из Балковых – Сергей был тяжело ранен, но остался жив. Хлебнули горя и сестры Елизаветы Саввичны. Сперва в немецкой оккупации, а после их освобождения, восстанавливая из руин станицу, колхоз, живя в землянке, питаясь лесными ягодами…

У Е. С. Балковой с раннего детства обнаружилась склонность к учебе. Восьмой класс она, к примеру, закончила за 2 месяца. Вдвое меньше срока на отлично завершила и педагогические курсы в Ей ске. Стала учительницей.

Все ей удавалось. Через пять лет, почувствовав, что знаний маловато, поступила на математический факультет Ростовского университета. С разрешения дирекции совмещала учебу и на историко-экономическом факультете. Вскоре вызвали девушку и говорят: «Нас обвиняют в анархизме. Выбирай один факультет». Выбрала историко-экономический. Окончила с блеском. Предложили аспирантуру. Это случилось в 1931 году. Пойди она в науку, мы Балковую сейчас знали бы как большого ученого. Она же избрала другую дорогу. Е. С. Балковая, М. П. Завадский и еще пятеро их товарищей по университету уехали в Дагестан.