Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

Письмо это передаст тебе Наталья Александровна баронесса Корф, сестра милосердия 3-го хирург[ического] перед[ового] отряда, бывшего до сегодня при моей дивизии, а теперь ушедшего от нас куда-то на юг, в Румынию. Нат[алья] Алекс[андровна] – моя большая слабость, а что она за человек, ты сама увидишь. Расспроси хорошенько ее про наше житье-бытье, как мы пировали, как рассуждали и как грустно сегодня расстались. Нат[алья] Алекс[андровна] расскажет тебе и про мои шаги в дивизии, и про мои работы… Словом, ты выпытывай ее хорошенько. 4 октября дивизия возвратилась на старое место, а мой штаб – в Лучину (Ив[ан] Иван[ович] говорил, что ты ее знаешь), а завтра дивизия делает сгиб на юго-восток и ляжет на позицию примерно от высоты 1406 (в 5 верстах к северу от Кирлибабы) до горы Ботошуль; мой штаб переходит в Брязу. Против меня до сих пор наполовину были германцы, наполовину австрийцы, а теперь будут только австрийцы, но есть данные, что они думают атаковать, и я жду этого с удовольствием, так как работаю с дивизией уже месяц, и мне хочется видеть, какие она даст плоды, т. е. покажет, прав ли я в своих воен[но]-педагогич[еских] приемах или ошибаюсь.

Вчера у меня были итальянцы, две визит[ные] карточки которых и список фамилий тебе пересылаю. Графа Ромеи Лонгена мне удалось дотащить до окопов, причем мы попали в такую роту, в которой до нас 2 были убиты и 6 раненых от артилл[ерийского] огня (один убитый еще не был зарыт, был разбит блиндаж и т. п.); на наблюд[ательном] пункте нас обстреляли; граф видел австр[ийские] окопы с проволокой в 300 шагах впереди… все это привело его в такой восторг, что он обещал донести на другой же день своему монарху, а государю Императору обещал рассказать при первом же случае. По адресу моего хладнокровия под огнем и «полного презрения к смерти» он говорил такие вещи, что если он Государю расскажет половину только, не миновать мне корпуса. Мне он обещал выхлопотать у короля какой-то крест на шею с зеленой лентой, соответствующий нашему Георгию 3-й степени. Ужин прошел у нас блестяще. Я сказал по-французски короткую здравицу за короля Италии, после чего граф произнес длинную речь по-итальянски, на которую я ответил длинной речью по-русски. Целовались мы с графом чуть ли не каждую минуту, 2 раза с маркизом Ориго (известный скульптор, получивший вторую премию за проект памятника Алек[сандру] II), а мой адъютант перешел на «ты» с двумя итальянцами – Ориго и Альбертини… Уехали наши гости пьяными и 7 верст пели не то русские, не то итал[ьянские] песни. Получит награды Соллогуб, все командиры полков и начальник артиллерии. Словом, с моим появлением все радикально меняется: шлют британцев, шлют итальянцев, скоро присылают румын; это мне очень льстит, так как показывает уверенность начальства, что у меня все окажется неплохо.

Я тебе писал, что корп[усный] ком[андир] Крузенштерн упал с автомобиля и сломался, а 4 октября взят в Военный совет. Вместо него теперь Савич, с которым мне, кажется, придется воевать. Со вчерашнего дня мы из 9-й армии перешли в 8-ю, т. е. к Каледину. Мне жалко 9-й армии, главным образом, Лечицкого, который меня очень выделял и очень хорошо ко мне относился. Я его раньше не знал и слышал о нем до крайности разнообразно. Интересно, как мы сошлись с ним в вопросах военно-воспитат[ельного] характера, к решению которых он подошел длинным рядом строевых годов, а я через чтение, наблюдение и думы. Я должен прервать письмо, моя драгоценная и золотая женушка, так как уже полчаса первого, а мне еще нужно отдать ряд распоряжений по случаю перегруппировки полков дивизии. Мотоциклист от Осипа возвратился и привез твою посылку с Тэном. Издание – сама прелесть. Я попросил, чтобы Передирия отпустили, и знаю, что он уже выехал, а с возвращением Передирия выедет к вам в Петроград Осип. Судя по письму, он по мне страшно скучает. Возвращение дивизии в состав 8-й армии делает мое положение вновь неопределенным, так как еще вопрос – сочтет ли Каледин нужным держать меня на дивизии, как это делал Лечицкий. Посылаю тебе еще карточки, содержание которых написано подробно. Давай, женушка, твои губки и глазки, а также троицу, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя женушка!

Только что возвратился с обхода позиций, выехал в 9, возвратился в 6 с лишним. Все время шел дожде-снег, т. е. когда я был в местах, сравнительно низких, то меня поливало дождем, а когда поднимался на маковки или высокие кряжи, меня обсыпало снегом… ехать, а особенно, ходить, было очень тяжело, но зато безопасно: я мог спокойно ходить по окопам, здороваться, делать замечания и т. п., не вызывая всем этим внимания и выстрелов противника. Возвратился с темнотою, пообедал и теперь беседую с моей лапушкой-женкой, которая, по милому выражению в ее письме от 30.IX, моя «всеми помыслами». И странное дело, никогда мне и в голову не приходило, чтобы моя жена могла быть не моя всеми помыслами, а все же, когда она черкнет мне это, я улыбаюсь, и радостное чувство ползет в мое боевое сердце.

Игнат не любит, когда я хожу по окопам, и всегда утром пытается отдаленным образом отговорить меня, но когда я вертаюсь поздно, грязный до ушей и замерзший, как сегодня, он начинает повторять одну и ту же фразу: «Где же Вы были так долго, и чего это так долго». Секрет в том, что он очень нервничает, проводив меня на позицию, и когда кончается день, а меня все нет, он теряет всякое терпение. Последние твои письма от 28, 29 и 30.IX, полученные сразу; в одном из них ты ставишь мне 6 вопросов; отвечаю на них по силе моих средств и разумения. 1) Чувствую себя прекрасно, занят и поглощен своим делом, но одна только нехватка: нет возле моей драгоценной женушки. 2) Дела идут хорошо. Неустанный, упорный и искренний труд дает свои заметные плоды. У меня в качестве бригадного мой товарищ по академии (между прочим, старше меня в чине), и он твердит мне каждый раз: «Удивляюсь твоей энергии и несокрушимой вере в дело». Он же часто повторяет мне, чтобы я поберег себя, чтобы не перетрудил своих нервов… Вот почему дела не могут не идти. И это начинают понимать, как я тебе и писал, начиная присылать ко мне визитеров. 3) Не мерзну, так как для ночи женушка прислала мне колпак (немного в нем жарко) и теплое одеяло, а на воздухе я чаще хожу и в горах разогрею себя, если бы даже я был голый. 4) Больше мне ничего не нужно, кроме разве воздушного поцелуя женушки и приписок вроде «всеми помыслами». 5) Вопрос совпадает со 2)… там уже был ответ. 6) Помощниками своими я доволен, особенно своим начальником штаба [Соллогуб]. Он поэт, хорошо владеет слогом, и все, им написанное, выходит очень стильно и красиво. Вот, напр[имер], его экспромт, написанный одной сестре после ее отъезда (экспромт послан с мотоциклистом):