Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Я никак не могу согласиться на то, чтоб ты продал свою часть. Тогда мне придется свою бросить, ибо «Пчелу» купит какой-либо спекулятор, мошенник, для употребления ее во зло и для придания ей нынешнего, противного мне, характера.

Но я согласен продать «Пчелу» вместе с тобою. Только это может последовать не иначе как с будущего года. Во-первых, сделали закупки, заподряды и тому подобные условия, которых покупщик не примет. Во-вторых, к концу года число подписчиков будет более нынешнего, следовательно, и покупная цена будет выше. В-третьих, отдать «Пчелу» другому среди года и тем нарушить обязанность нашу к публике было бы дело бесчестное и унизительное, на которое я согласиться не хочу и не могу. Начали, так должны и кончить.

Вот мое мнение, от которого я не отступлю 3.

Н. Греч

РНБ. Ф. 859. К. 4. Ед. хр. 14. Л. 26. Опубликовано: Древняя и новая Россия. 1876. № 1. С. 99.

1Иванов-Разумник и Д.М. Пинес датируют письмо серединой 1857 г. (см. их комментарии в: Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 843). Мы же полагаем, что оно написано в 1858 г., поскольку тут идет речь о «распространении дешевых газет»: в 1857 г. таких газет было только две («Сын Отечества» и «Золотое руно»), в 1858 г. к ним добавились еще две («Иллюстрация» и «Листок для всех»). Кроме того, формат газеты в 1858 г. был увеличен (Греч пишет о «расширении журнала»).

2По воспоминаниям П.С. Усова, «отношения между Гречем и Булгариным, бывшие <���…> в 1849–1850 году искренние, дружеские, стали постепенно охлаждаться, причем всякая мелочь, прежде проходившая бесследно и неизбежная при издании ежедневной газеты, стала впоследствии каждый раз обращаться в бурю. Греч обвинял Булгарина в утайке акта (согласно которому после смерти Булгарина его право на половину доходов от издания «Северной пчелы» должно было перейти не к его детям, а к А.Н. Гречу. – А.Р. ), а последний первого в взведении на него неблагородного поступка. В 1853 году, когда несуществование акта в официальных книгах сделалось несомненным, раздор между обоими издателями принял размеры более прежнего, хотя они еще видались друг с другом; столкновение между ними по поводу статей о Контских было только одним из эпизодов их размолвки. Они стали отзываться друг о друге колко, язвительно. В 1855 году <���…> вражда <���…> приняла еще большие размеры. Они перестали видеться друг с другом» ( Усов П.С. Ф.В. Булгарин в последнее десятилетие его жизни. С. 326). 15 мая 1855 г. Булгарин писал И.П. Липранди, пытавшемуся примирить Греча и Булгарина: «Чего хочет от меня Н.И. Греч!!!??? – Моего тела и моей крови? Пусть придет взять! Стыд и срам! На могиле нашей, аки вран хищный, хочет отнять у меня кусок хлеба, кровью и мозгом зарабатываемый!! Прошу вас покорнейше, прочтите и отошлите ему сегодня большое мое письмо <���…>. Сущая чума нашла на меня! Каждый час вспоминаю предостережение нынешнего приятеля Н.И. Греча [Ф.Н. Глинки]: “ Берегись Греча, он продаст тебя !” Не верил я – а теперь удостоверился! За грош режет!» (ОР РГБ. Ф. 18. К. 5. Ед. хр. 10. Л. 3; с неверным архивным шифром и рядом ошибочных прочтений было опубликовано Н.Я. Эйдельманом в его книге «Тайные корреспонденты “Полярной звезды”» (М., 1966. С. 162)). 3 марта 1856 г. Булгарин писал Усову: «Я никак не понимаю, какую цель имеет Н.И. Греч, штурмуя меня самыми оскорбительными бумагами! В последнем письме своем, сообщенном мне чрез посредство Ивана Петровича Липранди, Н.И. Греч называет меня трусом, а, между тем, в том же письме, пишет, что если я вызову его на дуэль, то он немедленно будет жаловаться обер-полицеймейстеру! Как это понять и как растолковать?» ( Усов П.С. Ф.В. Булгарин в последнее десятилетие его жизни. С. 322). Лишь осенью 1856 г. при посредничестве П.С. Усова «мир официальный был восстановлен, но о прежнем дружестве между ними не было более речи» (Там же. С. 327). 7 июля 1857 г. Греч писал А.П. Глинке: «Булгарин в Дерпте, все еще в том же положении (Булгарин был тяжело болен. – А.Р .): ест, пьет и ругается. Слава богу, что я с ним кончил» (РГАЛИ. Ф. 141. Оп. 3. Ед. хр. 24. Л. 108 об.).

320 мая 1859 г. А.С. Усов купил долю Булгарина в «Северной пчеле» за 13 000 рублей серебром, с тем, чтобы вступить во владение ею с 1 января 1860 г. См.: Усов П.С . Ф.В. Булгарин в последнее десятилетие его жизни. С. 331.

В своей остроумной статье «Кто был автором первой книги о Пушкине?», основанной на внимательном чтении ряда текстов Булгарина и анонимной брошюры «Разговор помещика, проезжающего из Москвы через уездный городок, и вольнопрактикующего в оном учителя российской словесности» (М., 1831), а также на подключении контекста взаимоотношений Булгарина и Пушкина, Михаил Гронас выстраивает красивую и, на первый взгляд, убедительную конструкцию, доказывающую, что автором упомянутой брошюры был Ф.В. Булгарин [850]. Однако конечный вывод Гронаса основывается лишь на косвенных уликах, прямых свидетельств обнаружить ему не удалось, и, как мне представляется, даже если бы наблюдения и логика автора были бы верны, вынести решительный приговор все равно было бы нельзя. Максимум, что можно было бы сделать, это (использую формулу, которую практиковало законодательство того времени) «оставить Булгарина в сильном подозрении».

Однако, на мой взгляд, конечный вывод автора можно оспорить, что я и попытаюсь сделать в этих заметках. Тем не менее сразу же отмечу, что появление статьи Гронаса могу только приветствовать. Гронас провел тщательный анализ текста брошюры, сделал ряд интересных наблюдений, справедливо отметив ряд параллелей «Разговора» и статей Булгарина и, тем самым, дал основу для дальнейшего обсуждения вопроса об авторе брошюры.

Мне уже приходилось отводить атрибуцию Булгарину одной книги [851], однако там были очень четкие доказательства в пользу авторства другого лица. В случае с «Разговором…» дело обстоит не так просто.

Попробуем вставить «Разговор…» в более широкий литературный и издательский контекст.

Вначале обратимся к тексту брошюры. Гронаса интересовали главным образом текстуальные совпадения в ней с булгаринскими откликами на «Бориса Годунова». Мы же сопоставим выраженную в ней литературно-эстетическую позицию с литературно-эстетической позицией Булгарина.

Брошюра представляет собой беседу помещика с провинциальным учителем словесности, который явно выражает мнение автора. Он отстаивает классицистские взгляды; внешне, правда, учитель отказывается от оппозиции классицизма и романтизма: «Все мы, кто хоть немножко поучился, читывали поэмы и древние, и новые, да кому приходило в ум разделять их на классические и романтические? Знающие толк восхищались хорошим и порицали дурное». Однако на деле его взгляды предельно нормативны, причем он воспроизводит классицистские представления о норме. В частности, он утверждает, что «поэма должна иметь необходимо связь в продолжении всего повествования и сохранять, хотя не вполне, освященные веками правила», резко отзывается о романтизме и отстаивает жесткую жанровую классификацию: «…те, которые, по словам Вольтера, не умели написать ни трагедии, ни комедии, начали писать драмы, а к тому прибавить можно: не умевшие и драмы написать стали сочинять мелодрамы и тому подобное, так поэтому я думаю, что и бесправильный романтизм; или, сказать пооткровеннее, это бессмысленное слово выдумано теми, которые не умели написать ничего правильного ». Учитель даже о Шекспире отзывается с пренебрежением: «Есть нечто подобное [“Борису Годунову”] в драматических произведениях Шекспира, да все-таки посовестнее. К тому же Шекспир писал тогда еще, когда одноземцы его и понятия не имели об изящном вкусе» [852].