Степан Выскубов - В эфире Северок

Я смотрел на майора и молчал.

- Вам ясно, что я говорю? - широко открытые немигающие глаза Селихова в упор глядели на меня. - Я у вас спрашиваю: ясно?

- Да, ясно, товарищ майор, - сказал я совершенно спокойно.

- Так чего же вы молчали? - повышенным тоном спросил он. - Какая разболтанность! Не забывайтесь, товарищ радист. Не думайте, что у партизан все дозволено.

- Я не забываюсь и не думаю, товарищ майор.

- Мальчишка! - Селихов резко встал, метнул на меня недобрый взгляд и вошел в землянку.

Я передал разговор Николаю. Тот усмехнулся, покачал головой и ничего не сказал. А у меня в мозгу все звучали слова: "Только за моей подписью!.."

6

Из-за высоких заснеженных гор медленно, будто нехотя, поднялось солнце, и первые лучи его брызнули на лес. Заискрился снег.

Григорян вошел в землянку радостный, восторженный.

- Лес - сказка! - воскликнул он. - Сияет!

Лес действительно стоял величественный, нарядный, торжественный. Он стоял будто зачарованный, не шелохнувшись ни одной веточкой. А снег до того был белый, что резал глаза! И не блестел, а сиял огнисто, переливчато-радужно и слепяще. Неподалеку высвистывала песенку какая-то пичуга. Такую красоту я видел впервые. И еще долго находился возле землянки, буквально ошарашенный всем.

В этот день мы передали на Большую землю две радиограммы. В одной сообщили, что в Зую прибывает горно-стрелковый полк и расквартировывается. В другой - что в сторону Керчи прошел эскадрон кавалерии.

Радиограммы подписал только майор Селихов. А ведь при штабе был комиссар района полковник Попов, начальник штаба полковник Лобов и начальник разведки района Генов. Переданные сведения были получены от партизан - наблюдателей за дорогами.

Вечером нам предстояло провести еще два сеанса: в двадцать часов - по расписанию и в двадцать три - по предложению оператора штаба фронта.

Мы удивились: почему, что за причина? Но начали готовиться - заострили огрызки карандашей, взяли бумагу... С освещением, правда, не клеилось. Наш карманный фонарик бездействовал - сели батарейки. Оставалась надежда на ярко горящий костер да лучины. Поэтому заготовили сухих дров, нарезали сосновых щепок. Мы часто принимали сводки Совинформбюро при костре и лучинах. Так что опыт у нас уже был.

Незадолго до начала сеанса пришел уполномоченный Крымского обкома по подпольной работе, он же начальник разведки района, Иван Гаврилович Генов с текстом радиограммы. Я пробежал его глазами и сказал:

- Вы знаете, майор приказал все передавать только за его подписью.

- Вот как... - Генов усмехнулся, взял у меня бумажку, вышел. А через несколько минут вернулся и снова дал мне тот же текст, но уже с подписью Селихова. В нем говорилось, что в Карасубазар прибыла 22-я румынская дивизия, а на окраине города разместился штаб немецкой дивизии.

Я записал радиограмму до начала сеанса. А ровно в двадцать три часа включился. В наушниках появилась привычная эфирная сутолока: лихорадочно пищала морзянка, кто-то гундосил на непонятном языке, что-то до боли в ушах завывало. А радиостанция штаба фронта молчала.

Генов сидел у костра и то посматривал на часы, то вопрошающе на меня. Время от времени он что-то тихонько спрашивал у Николая, тот отрицательно качал головой.

Я еле заметно передвигаю ручку настройки, но, кроме сумасшедшего писка морзянки и какого-то странного завывания, ничего не слышу, как ни напрягаюсь. Прошло десять томительных минут, а оператор штаба фронта все не выходил в эфир.

Минуты бегут неудержимо. Уже проскочило пятнадцать, а Большая земля по-прежнему молчит. Я волнуюсь, беспокойство растет... Наконец среди множества звуков прорывается тревожный голос радиостанции штаба фронта. Она зовет нас, родная наша! Николай улыбается. Светлеет лицо и у Генова.

Около минуты звал нас оператор. Мы ответили, что слышим его хорошо, что все поняли. Он велел подождать еще десять минут.

Ждем. Вскоре мы снова слышим Большую землю, Оператор предлагает принять две срочные радиограммы. Ну что ж, две так две. Я сообщаю о готовности и переключаюсь на прием.

Приняв первую радиограмму, отдаю Григоряну ключ и наушники. В радиограмме командующий Крымским фронтом генерал-майор Козлов просит срочно выслать группы на поиск парашютистов-десантников, с которыми потеряна связь. Сообщаются координаты их последнего местонахождения.

О десантниках штаб фронта однажды уже сообщал. Это была группа в двенадцать человек. Выбросили ее с задачей вести наблюдения за Черноморским побережьем. Там, в районе Феодосии и Владиславовки, немцы готовились к решительному наступлению. От Севастополя побережьем перебрасывались туда войска, чтобы внезапным ударом сломить оборону Крымского фронта.

Во второй радиограмме штаб фронта просил срочно сообщить о расположении штаба 11-й немецкой армии и ее командующем.

Генов, прочитав радиограммы, тяжело вздохнул и тихо сказал:

- О Манштейне-то мы знаем, где он находится со своим штабом. А вот что касается парашютистов!.. - и, помолчав, добавил: - Нету их больше.

- Как нету? - вырвалось у меня. Я впился глазами в Генова. - Вы что-то знаете о них? Неужели погибли?

- Погибли. Все погибли, - с трудом произнес Генов. - Я только сегодня узнал о них: разведчик принес эту весть, - он замолчал, уткнулся в радиограмму, но, видимо, не читал ее, думал. Может, о парашютистах, а может, о чем другом... - Они что, ваши однополчане? - спросил чуть позже.

- Да, из нашего батальона, - сказал я, продолжая сверлить Генова глазами: ждал от него подробностей о гибели моих друзей. Наконец Генов с сочувствием посмотрел на меня и тихо произнес:

- Погибли ребята. Что ж теперь делать? Война есть война. Без жертв она не бывает. Так вот, по рассказам разведчика, десантники благополучно приземлились в нужном районе. Какое задание имели, нам неизвестно. Они уже пробивались к Старокрымскому лесу: видимо, шли на соединение с партизанами. Поздно вечером зашли в деревню Ворон, постучали в крайний дом. Их впустили.

Но хозяин оказался предателем: поднял на ноги местных полицейских и в соседнюю деревню сообщил. Дом окружили. Началась стрельба. Всю ночь она не утихала. На рассвете к врагам подошло еще подкрепление. Парашютисты отбивались отчаянно. Когда предатели поняли, что десантников живыми не взять, облили дом керосином и подожгли. Из него так никто и не вышел - все сгорели, но в плен не сдались...

Генов замолчал. Молчали и мы. У меня к горлу подступил ком, а Николай, уронив голову, молча скрежетал зубами.

7

У нас, радистов, были свои сложности, свои проблемы. Бывало, развернешь рацию, а тут вдруг приказывают немедленно собраться в поход. Отстукаешь - фашисты - и сворачиваешься. А бывало и так, что на полуслове закругляешься. Всякое случалось!