Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Великий князь был очень огорчен этой вестью и отменил назначенный на 19-е февраля вечер. Жаль было очень Шереметева, это был на редкость хороший человек, жаль было очень и государя, потерявшего верного правдивого друга. 21-го февраля тело Шереметева прибыло в Москву для погребения в Покровском – имении покойного в Рузском уезде. Их высочества встречали на вокзале с лицами свиты; народу было немного. Елена Григорьевна показалась мне очень сосредоточенной, как бы застывшей, слез не было. Она остановилась в Москве у Натальи Афанасьевны Шереметевой в Мерзляковском переулке. Их высочества провели там с ней вечер. Тело оставалось в траурном вагоне до утра. На другой день поезд с телом отошел в 7 часов утра по Московско – Брестской железной дороге до станции Шелковка, откуда гроб был перевезен на санях до имения Покровского, 42 версты.

Великий князь сопровождал тело и предложил мне поехать с ним. Погода была очень хорошая, санный путь также, и переезд в 42 версты совершили без всяких приключений. Вслед за санями с гробом ехала вдова покойного с ближайшими родными, а затем в санях великий князь со мной. Всю дорогу сделали в 6 часов времени, так что несмотря на легкий мороз – было всего 6–7 градусов – все же озябли, и было очень приятно очутиться в теплом помещении.

В Покровском ночевали, похороны состоялись на другой день. Всем распоряжался младший граф Мусин-Пушкин, бывший в то время еще студентом; за эту поездку я с ним ближе познакомился и он мне очень понравился. Впоследствии, когда он был уже женат на графине Воронцовой-Дашковой и был предводителем дворянства в Рузском уезде, а я губернатором, у нас установились самые лучшие отношения, о которых я вспоминаю всегда с весьма отрадным чувством.

По окончании погребения великий князь со мной вернулся в Москву, а на следующий день выехал в Петербург в экстренном поезде, предложив всем желающим из лиц свиты его сопровождать. Я был страшно рад ехать в Петербург повидать своих. Две недели, проведенные со своими, прошли быстро, 11-го марта мы были уже в Москве, где нас ждало тяжелое событие.

Как раз в этот день был убит городской голова Алексеев. [277]

Во время приема просителей к нему подошел какой-то субъект и, протягивая прошение, выстрелил в упор из револьвера. Впоследствии он оказался сумасшедшим.

Кончина Алексеева была огромной, ни с чем не сравнимой потерей для Москвы. Это был выдающийся городской, общественный деятель как городской голова, выдающийся председатель Думы, не останавливавшийся ни перед чем, раз шел вопрос о благосостоянии города. И сторонники, и противники Алексеева – все признавали, что кончина его – это незаменимая утрата для столицы.

14-го марта Алексеева хоронили. Я был на выносе в 7.30 утра и проводил гроб до поворота к генерал-губернаторскому дому. Всю дорогу до кладбища (9 верст) рабочие его мануфактуры несли гроб на руках. Народу была такая масса, что пришлось приостановить всякое движение по всему пути следования. Великий князь прямо проехал со мной (я был в этот день дежурным) на отпевание. На кладбище очень красиво был устроен огромный щит, аршин 12 вышиной, весь покрытый венками, которых было несколько сот. На вдову [278]покойного без слез нельзя было смотреть, она, молодая еще женщина, обратилась в сгорбленную старушку, на лице ее было написано какое-то отчаяние. Под очень грустным впечатлением вернулись с похорон.

Весна в этом году никак не могла наладиться, весь март стояли морозы, доходившие до 7–10-ти градусов. Как всегда в пост, была и в этом году масса благотворительных концертов, на которые приходилось ездить. Это бывало и скучно, и накладно. Хорошо, когда не присылали почетного билета, тогда можно было ограничиться тремя рублями, если же присылали почетный, то меньше 10 рублей нельзя было дать, а это уж очень было разорительно.

19-го марта в Большом театре был концерт [для] инвалидов, было очень парадно и красиво и, пожалуй, даже интереснее, чем в Петербурге, так как были очень хорошие сольные номера, исполненные лучшими артистами. Великий князь и великая княгиня сидели в боковой царской ложе, а мы, лица свиты, в полном составе в большой царской ложе посредине.

Пасха в этом году была ранняя – 28 марта; в начале Страстной недели приехал великий князь Павел Александрович. Встретили мы праздники очень тихо. Я, к сожалению, не мог даже быть в Успенском соборе, так как заболел на Страстной неделе свинкой, очевидно, заразившись от великой княгини, которая перед тем проболела свинкой в очень сильной форме, у нее вся шея была страшно опухшая.

У меня была более легкая форма, и даже не лихорадило, но доктор все же запретил мне выходить. Тем не менее, укутавшись, я прошел через двор и был у заутрени в церкви генерал-губернаторского дома и разговлялся затем у их высочеств. Мы все друг другу подарили яйца, я получил очень красивые золотые яйца-брелоки от их высочеств, а от Сергея Александровича еще огромное красное деревянное яйцо, величиной в пол-аршина, наполненное французским черносливом без косточек. Я был очень рад такому подарку, так как всегда поедал много чернослива – великий князь, бывая у меня, обратил на это внимание, и вот результат. Очень он меня тронул таким вниманием.

На Пасхальной неделе опять начались вечера, но я из-за свинки никуда не ездил и только ходил к их высочествам к завтраку и обеду. После завтрака катали яйца, мне, как больному, разрешалось быть в тужурке. [279]Кто выигрывал, получал от всех остальных по какому-нибудь пустяку.

Таким образом, выиграв один раз, я получил от великой княгини шесть золотых яичек горкой, от Павла Александровича большое фарфоровое яйцо императорского завода с изображением св. Павла, от княжны Трубецкой – портмоне.

Со 2-го апреля, совсем оправившись от свинки, я стал выезжать. Был на вечере у графа Орлова-Давыдова, у которого был чудный концерт, пел ряд знаменитостей: Зембрих, Даркие, Маркони, Котоньи, Баттистини и Франшетти. Лучше всех был Маркони, это было наслаждение его слушать. После ужина он сам от себя предложил еще спеть и, окруженный всеми гостями, пел одну арию за другой; только в третьем чесу ночи я вернулся домой.

3-го апреля великий князь меня командировал на базар, устроенный графом Капнистом и А. Н. Унковской [280]в пользу детских приютов в дворянском собрании. Устроен был базар в виде ярмарки, пел хор цыган, и, кроме того, был ряд и других увеселений. Мне было поручено передать сожаление их высочеств, что они не могут быть лично, при этом мне было дано 100 рублей для покупок от имени их высочеств. Миссия не из приятных, все были очень огорчены, что их высочества не будут, тем более что базар потерпел полное фиаско. Затрата на устройство была около 3000 рублей, а за два дня выручили только 1200 рублей.