Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Днем я делал визиты, обедали в Нескучном в 7 часов, чтобы поспеть в Малый театр. Давали «Жертву». Я сидел впервые, как дежурный, один в большой средней царской ложе, что было не особенно приятно. Из театра вернулись в Нескучное к чаю.

2-го великая княгиня принимала поздравления от дам. Было 28º мороза. Днем пришлось делать визиты. 3-го января вечером великие князья Сергей и Павел Александровичи поехали из Нескучного в Большой театр в балет на бенефис Гороховой, по случаю 20-летия ее службы. Поехали в четырехместной карете и взяли Шиллинга и меня с собой, так что было очень тепло и приятно ехать. Пробыв час времени в балете, их высочества перешли в Малый театр на «Плоды просвещения».

Балерине Гороховой великие князья собственноручно вручили очень красивую брошь, а мы, лица свиты, поднесли корзину цветов. Из театра, простившись с великими князьями, я отправился вместе с Стенбоком, Степановым и Гадоном на бал к Радченко – московскому почт-директору. Мы решили все поехать, чтобы этим отблагодарить его за постоянную любезность, которую он нам всем оказывал при пересылке корреспонденции.

Он представлял собою тип аккуратного чиновника, весьма недалекого и неинтересного в беседе, он был очень красив лицом, жгучий брюнет, хотя по природе был блондином, почему-то ему не нравилось быть блондином, и он красился.

Жена его, болезненная женщина, была гораздо умнее своего мужа, и с ней было очень приятно беседовать. У них была одна дочь – красавица, высокого роста, чудного сложения с правильными чертами лица, брюнетка с огромными выразительными глазами. Держала она себя скромно и мило. Кроме нее у нас положительно не было никого знакомых. Это был совсем новый круг московского общества. Чтобы быть любезным, я просил меня представить одной из дам, не имеющих кавалера, чтобы пригласить на ближайший танец. Оказалось, что это котильон, [273]хотя было еще только половина первого, и мне пришлось его танцевать с одной 35-летней девицей из Киева, в сущности доброй, но весьма неинтересной. Я самым добросовестным образом ее занимал, но на это у меня хватило терпения до 2.30-ти, больше я уже не мог, чувствовал, что меня клонит ко сну, а дирижер, на беду, придумывал все новые и новые фигуры; я щипал себя, чтобы не уснуть, старался улыбаться, но чувствовал, что делаю это невпопад. На всех было заметно уныние, наконец, 3 часа, 3.30, а котильон не кончается. Наконец, около 4-х часов грянул марш, и пошли к закусочному столу, после чего дирижер хотел продолжать котильон, но все изнеможенные, уйдя из залы, не хотели возвращаться. Тогда дирижер, чтобы подбодрить, крикнул: «À Vos dames de la mazurka!». [274]Я обрадовался и хотел откланяться, но моя дама на это мне сказала, что мазурка входит в котильон. Я говорю: «Сделаемте один тур мазурки, напоследок», – и пускаюсь с ней, затем, поблагодарив ее, отхожу. Вдруг сигнал к ужину. Я ищу свою даму, долго не нахожу ее, вдруг вижу ее сидящей уже меж двух других. Подхожу, говорю, что искал ее, выражаю сожаление, что все места около нее заняты и – шмыг в двери – и уехал. Я так был рад очутиться в карете, бедный кучер совсем замерз из-за глупого котильона. Приехал домой в 5 часов утра, проспал до самого завтрака. Мои сотоварищи Стенбок, Степанов и Гадон были предусмотрительнее, не приглашали никого на котильон и в 2 часа были уже дома.

8-го января приехала в Москву моя двоюродная племянница А. Жеребцова – певица, по приглашению Консерватории спеть на симфоническом концерте. Я поехал ее встретить на вокзал и отвез в Лоскутную гостиницу, где приготовил для нее номер. Днем я был с нею у Сафонова – директора Московской консерватории, после чего я привез ее к себе, и она пробыла у меня до 8 часов, когда я пошел обедать к их высочествам, а она вернулась к себе.

В этот день в Петербург с Гадоном уезжал великий князь, проводив которого, я поехал на бал к Рихтер. Великая княгиня осталась в Москве. M-me Рихтер была родной сестрой Надежды Петровны Грессер, у нее было три очень хорошеньких дочери, они недавно поселились в Москве, и она часто устраивала вечера для своих дочерей. Они все были очень симпатичны, милы и страшно гостеприимны. На этом балу я провел время очень весело; мазурку танцевал с Хрулевой, а с нею скучать было некогда, тем более что я ею очень увлекался в то время. На другой день в Благородном собрании был симфонический концерт, в котором участвовала моя племянница Жеребцова. Я приехал перед началом. В Москве симфонические концерты проходили совсем иначе, чем в Петербурге. У всех членов Императорского московского музыкального общества были свои именные стулья, так что все первые ряды не продавались, остальные же места были не нумерованные, и все по одной цене 5 рублей. Я и взял такой билет. При входе в зал меня встретил один из директоров Музыкального общества С. П. Яковлев и предложил мне занять его кресло в 1-м ряду, но там меня увидел князь Н. П. Трубецкой, старейший из директоров, и просил сесть около него. Это был удивительно милый старик, старинного московского дворянского рода, у него была огромная семья – восемь дочерей и четыре сына; большинство были уже замужем и женаты, имели своих детей. Князь Петр Николаевич Трубецкой – предводитель дворянства – был одним из его сыновей. Он попросил меня представить его моей племяннице, что я, конечно, сделал с большим удовольствием. Она пела очень хорошо и имела огромный успех, к моей большой радости и удовлетворению. С концерта я поехал с нею ужинать к Сафонову, были все артисты и профессора, я всех их видел первый раз и чувствовал себя чужим в этом обществе. Жена Сафонова была урожденная Вышнеградская, моя мать очень хорошо знала ее мать, и потому на эту тему я и повел разговор. Очень она мне показалась симпатичной, он же мне показался грубоватым, потом, сойдясь с ним ближе, я полюбил его честную, прямую натуру, его деловитость и всегда старался ему помогать, если ему надобилась помощь великого князя.

На другой день я развлекал мою племянницу, знакомя ее с достопримечательностями Москвы, и угостил ее обедом в «Эрмитаже». На следующий день я опять ей показывал Москву, она поехала обедать к Сафоновым, а я остался дома, обедали втроем – великая княгиня, княгиня Лобанова, бывшая фрейлина великой княгини Александры Георгиевны, и я. 12-го января утром вернулся великий князь из Петербурга, а вечером уезжала моя племянница Жеребцова, я провожал ее и был рад, что она осталась вполне удовлетворена своим пребыванием в Москве. Проводив ее, был на вечере у Рихтер, а на другой день встречал великого князя Михаила Николаевича, который приехал погостить на 10 дней. Его пребывание было очень приятно, он такой был милый, любезный, уютный, для него каждый день составляли партию, я, к счастью, считался неиграющим, и потому меня не сажали за карточный стол. 14-го числа, в день десятой годовщины со дня поступления великого князя Сергея Александровича в Преображенский полк, он пожелал устроить вечеринку и посидеть за чашей вина с бывшими преображенцами у Гадона. Нас собралось с великим князем семь человек, и мы очень симпатично провели время незаметно до трех часов ночи. 15-го я был дежурным, была такая масса представляющихся, что я с трудом разбирался: одни шли к Сергею Александровичу, другие к Михаилу Николаевичу, третьи – к великой княгине. Вечером великий князь поехал со мною в театр, и так как никого больше не было, то я сидел с ним в боковой Царской ложе, давали «Якобиты» в бенефис Горева, было очень хорошо. Великий князь вызывал Горева к себе в ложу и приветствовал его.