Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Спектакль был совсем исключительный, играли три пьесы: «Где тонко, там и рвется», «Вечер в Сорренто» и «Шашки». Сыграны они были в совершенстве, я испытал действительное наслаждение, нельзя было оторваться от сцены, особенно мне понравилась игра Софьи Дмитриевны Самариной в первой пьесе, она провела свою роль удивительно тонко и умно. И все было так хорошо устроено, спокойно, солидно, с достоинством. Чувствовалось, что спектакль этот поставлен в старинном московском дворянском доме. Я знал в то время два таких солидных дворянских дома в Москве – Самариных на Тверской и князей Гагариных на Новинском бульваре. В последнем чувствовался все же несколько заграничный оттенок, тогда как у Самариных веяло чисто русским.

В четверг на масляной был вечер у великого князя. До вечера я успел просидеть полтора акта в Большом театре на бенефисе кордебалета. Театр был далеко не полон, не знаю, по какой причине, выручил кордебалет всего 1050 рублей; мы, адъютанты, послали за нашу ложу 40 рублей. В антракте я, по поручению великого князя, ходил на сцену передать от его имени сожаление, что он не мог быть на спектакле. Первый раз в жизни мне пришлось быть на сцене Большого театра, которая меня поразила своими размерами. Возле уборных кордебалета стоял стол с разными угощениями по случаю бенефиса. Мне предложили бокал шампанского, и я выпил за кордебалет, чокаясь со всеми окружавшими меня балеринами, среди которых были у меня уже знакомые Бакеркина и Пукирева, приезжавшие к великому князю с приглашением на бенефис и посетившие затем нас, лиц свиты. На вечер к великому князю было приглашено около двухсот человек высшего московского общества. Было очень оживленно. Их высочества проявили массу радушия и гостеприимства; был концерт с участием лучших артистов. Я был дежурным, и великий князь поручил мне заняться артистами, которых я все время угощал и по окончании концерта ужинал с ними. Сидел я за ужином между певицами Дейша-Сионицкой и Эйхенвальд, говорили все время о моей племяннице Жеребцовой, голос которой очень понравился Дейша-Сионицкой, когда она пела в симфоническом концерте, о чем я писал выше.

В пятницу у Шаблыкиных, в 2 часа дня, был завтрак с блинами, во время которого пели цыгане. Очень было мило устроено, хозяева были удивительно радушны, это был чиновник особых поручений при великом князе.

Я сидел за завтраком рядом с П. А. Хрулевой, которой в то время был очень увлечен, и потому мне было очень весело, совсем незаметно прошло время до 6.30, когда надо было вернуться, чтобы поспеть к обеду к великому князю. После обеда отправились в Большой театр на прощальный бенефис Гейтен. Это была первая балерина в то время, танцевала она удивительно грациозно. Ей было 37 лет, но на вид ей нельзя было дать больше 28. На своем прощальном бенефисе она превзошла себя, и гром аплодисментов раздавался каждый раз, когда она появлялась на сцене. Она уже танцевала в Большом театре 20 лет и по правилам балета должна была покинуть сцену. Все страшно сожалели об этом. Во время антракта я ходил на сцену вместе с графом Шуваловым, и мы были свидетелями, как ее все обнимали, она же, бедная, со слезами на глазах отвечала на все трогательные знаки внимания, которыми ее окружали.

Великий князь пригласил ее к себе в ложу и вручил ей на память очень красивый браслет. Мы, лица свиты, поднесли корзину цветов. Спектакль, благодаря несмолкаемым овациям, затянулся за полночь. Мы уехали в 12 часов ночи, когда оставалось еще полтора акта. Из театра великий князь и мы, лица свиты, поехали на бал к князьям Гагариным на Новинский бульвар.

В последний день масленицы была folle journée у Веригиных. Начали танцевать в 2 часа дня, было довольно весело и оживленно, я не оставался до конца и в 8.30, после обеда, уехал в Большой театр, хотелось окончить сезон в балете. Давали «Эсмеральду», но после Цукки [276]мне этот балет показался бледным.

На другой день начался пост, и все вечера прекратились. Я рад был отдохнуть от них и сосредоточиться.

Первую неделю поста их высочества говели, и мы, лица свиты, проживавшие в доме генерал-губернатора, также. Церковная служба шла по всем правилам, очень хорошо служили и пели, в церкви было уютно, хорошо, все располагало к молитве. Обычные приемы по утрам были несколько сокращены, начинались после утренней церковной службы в 11.30, доклад управляющего канцелярией перенесен был на после завтрака.

13-го февраля их высочества и все говевшие на первой неделе причащались. Со второй недели поста опять начались выезды, 17-го у меня был дневной чай – я пригласил к себе старуху Стахович Ольгу Павловну, которая приехала навестить свою дочь Надежду Александровну Огареву, муж которой, мой товарищ по Преображенскому полку, командовал в то время Самогитским гренадерским полком в Москве. Вместе с m-me Стахович приехали и ее дочери: Огарева и Рыдзевская с мужем и младшая незамужняя Маня Стахович.

Ольга Александровна Рыдзевская была самой милой и симпатичной из всей семьи Стахович, но на ней всегда был отпечаток грусти, что как-то еще более привлекало к ней; говорили, что ей нелегко жилось с мужем, у которого был тяжелый характер, но не знаю, насколько это было верно. Рыдзевский в то время командовал Сумским драгунским полком в Москве, я бывал у них, но ничего резкого в их отношениях мне не бросалось в глаза, и он мне всегда казался скорее симпатичным. Впоследствии он перешел на службу по министерству двора, был помощником управляющего придворно-конюшенной части, заведовал одно время канцелярией министерства двора, управлял кабинетом его величества. В 1904 г. князь Святополк-Мирский, будучи назначен министром внутренних дел, взял Рыдзевского к себе в товарищи по заведованию полицией и командиром корпуса жандармов, но на этом посту он пробыл недолго и при Столыпине был назначен в Сенат, где и окончил свою карьеру.

Чай у меня прошел очень оживленно, все были как-то в духе; Огарев был особенно в ударе и всех очень смешил. После чая мы все поехали обедать к Стаховичу – моему товарищу по службе у великого князя.

18-го февраля я в качестве дежурного сопровождал великого князя на выставку в Исторический музей, где один французский художник выставил свои картины – путешествия по Италии, Японии и Китаю. Мне эти картины не понравились, трудно было их разглядеть, так как все они были покрыты каким-то туманом. Мне объяснили, что это художник новой французской школы, но я, очевидно, суть этой школы постичь не мог.

В этот день получено было печальное известие о кончине Владимира Алексеевича Шереметева (мужа Елены Григорьевны, дочери великой княгини Марии Николаевны от брака ее с графом Строгановым).

В. А. Шереметев был большим другом императора Александра III, командуя в то время собственным Его Величества конвоем.