Николай Гуданец - Загадка Пушкина

При этом автор пишет с апломбом и бойко, хотя не шибко задумывается, а главное, выпиской цитаты из Белинского себя не утруждает. Ну что ж, обратимся к итоговым статьям великого критика о Пушкине, где удивительно точные наблюдения переплетаются с зачатками нарождающегося мифа.

В статье пятой из цикла «Сочинения Александра Пушкина» (1844) читаем: «Пушкин как поэт велик там, где он просто воплощает в живые прекрасные явления свои поэтические созерцания, но не там, где хочет быть мыслителем и решителем вопросов» 304. Как видим, критик писал прямо противоположное тому, что утверждала понаслышке Л. Я. Гинзбург.

Ко времени написания той статьи В. Г. Белинским уже овладело, по свидетельству П. В. Анненкова, «поклонение безусловное, почти падение в прах» 305перед Пушкиным. Тем не менее, профессиональную зоркость он сохранил, и данную им оценку пушкинского творчества в целом нельзя назвать иначе, как разгромной.

«Поэт, которого поэзия выросла не из почвы субстанциальной жизни своего народа, не может ни быть, ни называться народным или национальным поэтом. Никто, кроме людей ограниченных и духовно-малолетных, не обязывает поэта воспевать непременно гимны добродетели и карать сатирою порок; но каждый умный человек вправе требовать, чтоб поэзия поэта или давала ему ответы на вопросы времени, или, по крайней мере, исполнена была скорбью этих тяжелых неразрешимых вопросов» 306, — писал В. Г. Белинский, словно бы не замечая, что его неопровержимые слова лишают Пушкина лавров национального гения. Потому что немногим ранее в статье сказано: «Как бы то ни было, но по своему воззрению Пушкин принадлежит к той школе искусства, которой пора уже миновала совершенно в Европе и которая даже у нас не может произвести ни одного великого поэта. Дух анализа, неукротимое стремление исследования, страстное, полное вражды и любви мышление сделались теперь жизнию всякой истинной поэзии. Вот в чем время опередило поэзию Пушкина и большую часть его произведений лишило того животрепещущего интереса, который возможен только как удовлетворительный ответ на тревожные, болезненные вопросы настоящего» 307.

Вынося свой приговор, критик не ведал, что Пушкин, письменно и устно пообещавший императору «не противуречить» своими «мнениями общепринятому порядку» (XIII, 283), тем самым заткнул себе кляпом рот и уж никак не мог толком высказаться о насущных проблемах современности.

Идеалист Белинский полагал, что Пушкин «везде является таким, каков был действительно», 308а личность его была «высока и благородна» 309. Поэтому «причиною постепенного охлаждения восторга, который возбудили первые его произведения», великий критик считал пушкинский «взгляд на свое художественное служение, равно как и недостаток современного европейского образования» 310.

По мнению критика, «скоро понял он, что ему надо быть только художником и больше ничем, ибо такова его натура, а следовательно, таково и призвание его» 311. Однако теперь мы знаем, когда и почему пришло к свободолюбивому поэту такое похвальное осознание собственной натуры. Это случилось в 1822 г. в Кишиневе, когда после ареста В. Ф. Раевского и разгона масонской ложи его воображению явственно рисовалась угроза тюрьмы.

Не догадываясь о подлинных причинах метаморфозы Пушкина, Белинский предпринял попытку защитить поэта от читательских нареканий: «Публика, с одной стороны, не была в состоянии оценить художественного совершенства его последних созданий (и это, конечно, не вина Пушкина); с другой стороны, она вправе была искать в поэзии Пушкина более нравственных и философских вопросов, нежели сколько находила их (и это, конечно, была не ее вина). Между тем избранный Пушкиным путь оправдывался его натурою и призванием: он не пал, а только сделался самим собою, но, по несчастию, в такое время, которое было очень неблагоприятно для подобного направления, от которого выигрывало искусство и мало приобретало общество. Как бы то ни было, нельзя винить Пушкина, что он не мог выйти из заколдованного круга своей личности» 312.

Обратите внимание, ведь рассуждение Белинского может быть опровергнуто. Достаточно назвать хоть один заклятый « нравственный и философский вопрос », который сумел затронуть поэт, чья «легкая, светлая» муза, согласно мнению Д. С. Мережковского, оказалась «мудрее мудрых» 313. Помнится, и М. О. Гершензон заявлял, что в Пушкине кроется «тяжелая мудрость тысячелетий, словно он пережил все века и вынес из них уверенное знание о тайнах» 314, но ученый, как на грех, старательно оставался голословным, не приводя ни единой цитаты. Увы, никак невозможно указать на хотя бы одну из вечных, глубинных проблем человеческого бытия, приобретшую новые очертания под мастерским пером великого Пушкина.

Как ни удивительно, отзыв Белинского в целом совпадает с процитированными выше словами Ф. В. Булгарина в статье 1833 года о том, что «без мыслей, без великих философических и нравственных истин» писатель «есть просто гударь». Когда заклятые литературные враги вдруг сходятся на единодушном мнении, оно заслуживает внимания.

Не менее примечательно, например, суждение о Пушкине современного американского слависта У. Виккери: «Нередко его превозносят как блестящего и глубокого мыслителя. Подобный подход неточен и ведет к недоразумениям. Во взгляде на жизнь, заключенном в пушкинской поэзии, нет ничего особенно оригинального» 315.

Зарубежный ученый самым беспардонным образом нарушил завет Б. В. Томашевского, который сурово предостерегал от возврата «к старой формуле, что Пушкин был, по существу, бессодержательным писателем и пробавлялся техническим совершенством и музыкальностью стиха» 316.

Обратим внимание на датировку процитированной книги Б. В. Томашевского «Поэтическое наследие Пушкина», она опубликована в 1941 г. На ее страницах точно сформулирована суть претензий к поэту в прижизненной критике: «За Пушкиным признавалось лишь техническое превосходство и отрицалась сила его мысли» 317. Тут прямо подразумевается, что творения классика все-таки обладали интеллектуальной ценностью, хотя и недоступной для профанов.

А теперь посмотрим, как Б. В. Томашевский рассматривал ту же проблему в статье «Интерпретация Пушкина», датированной 1925-м годом. «Свои взгляды Пушкин не обнаруживал и считал, что до них никому дела нет. Уже современники его, зараженные философским устремлением, ставили это в недостаток Пушкину, подчеркивая у него недостаток „мысли“» 318, — писал тогда исследователь.

В принципе человек может высказывать мысли , не имеющие касательства к его взглядам . То есть не затрагивать крупных мировоззренческих проблем и болтать обо « всяких пустяках ». Именно так и поступил Пушкин, именно это и повлекло за собой неизбежные укоризны современников.