Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Обратите внимание, Вяземский особо отмечает, что у одра умирающего родственника Пушкин растрогался и соблюдал приличия. Надо понимать, изменил своим обычным повадкам.

Как видим, не стоит удивляться тому прохладному равнодушию, с которым певец в «Арионе» воспринял гибель мореходов. Ничего иного от Пушкина ожидать и не приходится.

Странно обнаружить явные признаки бесчеловечности в натуре поэта, объявленном впоследствии «великим гуманистом» 12. Дело в том, что при достаточной сноровке несложно потрафлять вкусам читателей, привыкших видеть в поэте выразителя светлых и возвышенных чувств. Можно снискать успех, скрывая горькую раздвоенность своей мятущейся души, без особого напряжения компонуя гладкие стихи из тривиальных удобоваримых клише, вроде «ветреной младости», «веселого сна любви», «грусти нежной», «горьких слез» и тому подобное.

Но когда жизнь и творчество Пушкина подвергнутся детальному изучению, его двуличие и конформизм обнаружатся с удручающей отчетливостью. Впрочем, исследователи, начиная с П. В. Анненкова, не отважатся назвать вещи своими именами, пребывая в восторженном недоумении.

Особое внимание к пушкинской двойственности проявил В. В. Вересаев, писавший, к примеру, вот что: «Если бы мы заранее не знали жизни Пушкина, мы были бы изумлены, узнав, что в жизни это был человек, совершенно лишенный способности стать выше страсти, что страсти крутили и трепали его душу, как вихрь легкую соломинку. Непосредственного отражения этого бурного кипения страстей мы нигде не находим в поэзии Пушкина» 13.

Восхищаясь явной неискренностью поэта, Вересаев даже не попытался разгадать ее причины. Рискну предположить, что подчеркнутое нежелание Пушкина углубляться в мрачные и противоречивые тайники человеческой души объясняется однобокостью творческой концепции, предписывающей изображение «идеала», а также приспособленчеством к нехитрым запросам читательской аудитории.

Однако иногда Пушкин писал искренне, сбрасывая напускную благопристойную личину, без позерства и прикрас. Тогда пред изумленные очи почтеннейшей публики являлся черствый инфантилизм «холодного и пустого сердца», как выразился о нем Е. А. Энгельгардт 14.

Уместно сопоставить певца из «Ариона» с заглавным персонажем поэмы «Кавказский пленник», который, по собственному признанию автора, сугубо автопортретен: «Характер Пленника не удачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения», — признавался он в письме В. П. Горчакову (XIII, 52). Видимо, Пушкина огорошил дружный хор критиков, шокированных бессердечным отношением пленника к влюбленной в него черкешенке.

Тот же закадычный друг Вяземский писал в рецензии на поэму: «Сделаем еще одно замечание. Автор представляет героя своего равнодушным, охлажденным, но не бесчеловечным, и мы с неудовольствием видим, что он, избавленный от плена рукою страстной Черкешенки, которая после этого подвига приносит на жертву жизнь уже для нее без цели и с коею разорвала она последнюю связь, не посвящает памяти ее ни одной признательной мысли, ни одного сострадательного чувствования» 15.

Приведя затем цитату из поэмы, Вяземский справедливо отмечает: «Стихи хорошие, но не соответствующие естественному ожиданию читателя, коего живое участие в несчастном жребии Черкешенки служит осуждением забвению Пленника и автора» 16. Но ведь из вышеупомянутого письма В. П. Горчакову явствует, что герой поэмы списан автором с себя.

Теперь мы можем яснее различить смысловые акценты, расставленные поэтом в «Арионе». Стихотворение посвящено не внезапной гибели мореходов, бегло помянутой в одной-единственной строке, а счастливому спасению певца. Вот что является самым важным, узловым событием.

Однако для того, чтобы понять, о чем же идет речь в стихотворении «Арион», мало прочесть сам текст. Необходимо знать подробности биографии Пушкина.

Пожалуй, не сыщется в русской литературе, да и в мировой, другого такого поэта, чье творчество было бы столь тесно и неразрывно переплетено с событиями его жизни.

Иные пушкинские стихотворения выглядят попросту пустяковинами или бессмыслицей, если читатель не осведомлен о перипетиях бурной биографии автора. С одной стороны, неизбежный довесок биографических подробностей обогащает восприятие благоговейного читателя, с другой же стороны, увы, сплошь и рядом стихотворения Пушкина лишены художественной самоценности. Иначе говоря, зачастую только дополнительные сведения внелитературного свойства окутывают пушкинское стихотворение флером осмысленности — при том, что сам по себе текст отнюдь не отличается глубиной мысли.

Именно так обстоит дело с разбираемым нами «Арионом».

Примечательно, что советские пушкиноведы придавали этому заурядному стихотворению преувеличенное значение, поскольку им вменялось в обязанность непременно изображать Пушкина стойким певцом декабристских идей. А свободные от такой идеологической барщины авторы обходят «Арион» молчанием. Например, ни в пространной и подробной биографии Пушкина, написанной в эмиграции А. Тырковой-Вильямс 17, ни в фундаментальном труде французского академика А. Труайя «Александр Пушкин» 18это стихотворение не упомянуто вовсе. Предпринявший специальное исследование политических взглядов Пушкина русский философ-эмигрант Г. П. Федотов в статье «Певец империи и свободы» 19не удостоил «Арион» внимания, равно как и С. Л. Франк в статье «Пушкин как политический мыслитель» 20.

Давайте представим, что перед нами анонимное стихотворение, и нам неведом повод, вдохновивший поэта взяться за перо. Если мы не знаем, что автор причислен к сонму классиков, и понятия не имеем о его биографии, при непредвзятом рассмотрении обнаруживается, что текст «Ариона» не блещет ни образностью, ни глубиной и утонченностью мысли. Беспристрастный читатель, даже если не заметит все перечисленные выше смысловые и словесные огрехи, сделает вывод, что это стихотворение вообще не наделено ни художественной ценностью, ни оригинальным содержанием, и относится к жанру поэзии лишь по тому формальному признаку, что оно написано четырехстопным ямбом и зарифмовано.

А для того, чтобы извлечь из стихотворения заложенный автором смысл, приходится искать в конце тома комментарии. Вряд ли это хорошо.

Например, Т. Г. Цявловская объясняет в комментариях к десятитомному собраниию сочинений поэта: «В иносказательной форме Пушкин говорит о судьбе, постигшей его и декабристов, о своей верности делу декабристов. Стихотворение написано 16 июля 1827 г. в связи с первой годовщиной казни декабристов (13 июля). Миф о спасении Дельфином греческого поэта и музыканта Ариона (VII–VI в. до н. э.), именем которого Пушкин прикрывает политическое содержание стихотворения, очень далек по содержанию от стихотворения Пушкина» 21.