Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Согласно установкам советской идеологической машины, портрет великого русского поэта нуждался в густом слое ретуши. Пушкинистам надлежало затушевать явный отход зрелого Пушкина от свободолюбивой риторики, тираноборчества и либерализма, чтобы представить поэта, как выразился Г. А. Гуковский, «человеком декабристского круга, декабристского исторического склада» 28.

Мастерски освоив мелкую ложь посредством умолчаний, искусно лавируя среди неудобных колючих фактов, правоверные краснознаменные пушкиноведы замахнулись на большее. С неподражаемым бесстыдством они вывернули Пушкина наизнанку, из напластований отвратительно трескучей лжи вылепили мифическую фигуру безупречного поэта-революционера. Не щадя ни сил, ни совести, ни логики, наперекор очевидности — вопреки текстам пушкинских стихов и поэм, его статьям и письмам, а также свидетельствам мемуаристов — они тщились доказать, что «до самой смерти он сохранял верность свободолюбивым идеям своей молодости» 29(Г. А. Гуковский).

И тут сущим кладом для идеологических шулеров оказались восторженно замусоленные ими, патетически раздутые донельзя слова «гимны прежние». Техника фальсификации проста до наглости: надлежит выдернуть из стихотворения одну строку, а затем из нее извлечь всего два слова и торжественно провозгласить именно их узловым пунктом и квинтэссенцией произведения.

Например, Вс. Рождественский утверждает: «Да, Пушкин пел „гимны прежние“, проявляя при этом незаурядное гражданское мужество» 30. Поскольку иной читатель может усомниться, что одно-единственное невзрачное слово наделено таким колоссальным значением, автор делает элегантный кувырок через голову: «Вот видите, как много можно сказать простым и с первого взгляда малоприметным эпитетом!» 31.

Автор биографии Пушкина, изданной в респектабельной серии «Жизнь замечательных людей», Л. П. Гроссман многозначительно указывает, что «впервые Пушкин объявляет себя поэтом декабризма» в стихотворении «Арион» 32. А вот о том, что такое случилось не только в первый, но и в последний раз, биограф благоразумно умалчивает.

Конечно же, из всего стихотворения Гроссман выхватил идеологически драгоценную тринадцатую строчку: «Одновременно прокламируется и верность спасенного певца общему делу потерпевших кораблекрушение, как и вольным песням, вдохновлявшим их: „Я гимны прежние пою…“» 33.

Подобные примеры можно без труда умножить, одна только беда: все они, без исключения, голословны. С неизбежностью возникает щекотливый вопрос, а какие именно свои стихи подразумевал Пушкин, утверждая, что он поет « гимны прежние »? Ведь речь идет о поэте, чьи произведения изданы в полном академическом собрании сочинений, причем каждая его строка выверена, изучена, и в комментариях недостатка не ощущается.

Хорошо работать иллюзионистом — у него на голове цилиндр, из которого на радость публике можно извлечь кролика. Трудно живется пушкинисту — у него есть академический шестнадцатитомник сочинений А. С. Пушкина, и там нигде не сыскать написанных после 1821 года «гимнов прежних», просто нету их, хоть ты тресни.

Но раз уж требуется зачислить великого Пушкина в пожизненные декабристы, к вящей радости коммунистической партии и всего советского народа, пушкинист выполнит идеологический заказ лихо, с лучезарной наглостью и отменной сноровкой.

Понаблюдаем за сеансом пушкиноведческой магии — революционной, высокоидейной, прогрессивной и, главное, глубоко научной.

Вот, к примеру, Б. С. Мейлах пишет: «Декларацией о верности Пушкина освободительным идеалам звучит стихотворение 1827 года „Арион“. Как отмечено Т. Г. Цявловской, оно написано в годовщину казни вождей восстания и объявления приговора декабристам. Словами: „Я гимны прежние пою“ Пушкин подтверждал свою идейную связь с друзьями, томившимися в „каторжных норах“» 34.

Сакраментальная тринадцатая строчка, естественно, упомянута, куда же без нее-то. Хотите знать, какими гимнами поэт подкреплял свою идейную декларацию? А вот они, извольте. Продолжаем цитату из статьи Б. С. Мейлаха: «Мотивы близости поэта к декабристам, его кровной заинтересованности в их судьбе проходят и в ряде других стихотворений. В послании декабристу И. И. Пущину („Мой первый друг, мой друг бесценный!..“) Пушкин вспоминает приезд к нему Пущина в Михайловское в 1825 году. В написанном к лицейской годовщине стихотворении „19 октября 1827“ вспоминаются друзья, находившиеся на каторге…» 35.

Стоп! Позвольте, как же так получается? «Арион» написан 16 июля 1827 г., то есть — достихотворения к лицейской годовщине. Глагол « пою », извините за буквоедство, употреблен автором в настоящем, а не в будущем времени. Стихи, сочиненные Пушкиным позже, не имеют никакого касательства к загадочной тринадцатой строке.

Ну ладно, куда ни шло, окончательная редакция стихотворения «Мой первый друг, мой друг бесценный!..» датируется 13-м декабря 1826 г. (III/2, 1133) Но ведь в обоих стихотворениях, упомянутых Б. С. Мейлахом, нет ни капли прежнего пушкинского бунтарства, благодаря которому он действительно стал любимым поэтом декабристов. В них сквозит лишь мягкая, проникновенная грусть, и ничто не напоминает юношеские « гимны прежние ».

Впрочем, «Ариону» предшествует еще одно общеизвестное стихотворение, обращенное к ссыльным декабристам, «Во глубине сибирских руд…», написанное в конце 1826 г. — начале 1827 г. (III/2, 1139).

Напомню его концовку.

Сверкнувший в последней строке меч может показаться читателю символом вооруженного восстания. Но в предыдущей строфе явно говорится о царской амнистии по ходатайству любящих друзей. Как известно, ссыльных декабристов приговорили к лишению чинов и дворянства, и процедуру гражданской казни разработал лично император Николай I: «Сначала вывести с конвоем приговоренных к каторге и разжалованных и поставить рядом против знамен. …профосам сорвать мундир, кресты и переломить шпаги , что потом и бросить в приготовленный костер» (курсив добавлен) 36.

Упоминая о мече, поэт, конечно же, подразумевал возвращение отобранной и сломанной шпаги, сиречь восстановление в дворянском звании. В умиротворяюще теплое стихотворение, прямо намекающее на желанную императорскую милость, вкралась побочная воинственная нотка — очередная оплошная двусмысленность, и такие казусы в стихах Пушкина отнюдь не редкость. Самовлюбленный и порывистый, он не умел окинуть свой готовый текст пристальным взглядом редактора.