Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Нескончаемые баталии литературоведов вокруг «Евгения Онегина», вся дичь и ересь, которую «наплела русская идейная критика» 94(В. В. Набоков), сводятся, по большей части, к тому, какую именно идею хотел выразить автор в финальной сцене. Ее смысл вот уже полтора с лишним века трактуют и за здравие, и за упокой.

Феерический разброс мнений происходит по одной-единственной, достаточно простой причине. Неимоверно болтливый на всем протяжении «Евгения Онегина» Пушкин почему-то никак, ни словечком не комментирует душеполезную кульминацию романа, отповедь Татьяны N. Рассуждая ранее об убитом Ленском, он старательно нагромоздил уйму тривиальных рассуждений на протяжении шести строф (ЕО, 6, XXXVI–XLII), но вот финал повествования автор поспешно скомкал и оборвал.

Смею предположить, проницательнее всех оказался опять-таки В. О. Ключевский, который, рассуждая об Онегине, обронил мысль о том, что «сам поэт, не кончив повести, бросил его на одной из его житейских глупостей, недоумевая, как поступить дальше с таким бестолковым существованием» 95.

Отчаянная прыть, с которой автор разрубил гордиев узел своего повествования, не ускользнула от внимания исследователей. «В восьмой главе Пушкин отказался от использованного им в предшествующей главе метода прямых характеристик героя и представляет его читателю в столкновении различных, взаимопротиворечащих точек зрения, из которых ни одна в отдельности не может быть отождествлена с авторской» 96, — отмечал Ю. М. Лотман, впрочем, даже не пытаясь разобраться в корнях такой кардинальной перемены.

Теперь, надеюсь, не покажется голословным утверждение о том, что осенью 1830 года Пушкин отчаянно спешил кое-как разделаться с «Евгением Онегиным», судя по тому, насколько безжалостно он искромсал композицию, напрочь искорежил первоначальный замысел, не дал себе труда хорошенько поразмыслить над написанным и, наконец, резко сменил наработанную манеру повествования.

Давайте попробуем понять, какими судьбами поэт дошел до жизни такой. Обратимся к фактам.

«Евгений Онегин» имел для его автора фундаментальное значение, до сих пор не оцененное по достоинству в пушкинистике. Друг Пушкина П. А. Плетнев, заведовавший всеми его издательскими делами, 22 сентября 1827 г. писал поэту: «По всему видно, что для разных творений твоих, бесприютных и сирых, один предназначен судьбою кормилец: Евгений Онегин. Очувствуйся: твое воображение никогда еще не создавало, да и не создаст, кажется, творения, которое бы такими простыми средствами двигало такую огромную гору денег, как этот бесценное золотое дно Онегин» (XIII, 345).

Здесь нет ни грана преувеличения. Как подсчитал С. Я. Гессен, предприимчивый Пушкин, публикуя роман отдельными главами, продававшимися по неслыханной цене 5 рублей за тощую брошюрку, получил «в общем не менее 25 тысяч чистого дохода» 97.

В том же сентябрьском письме Плетнев бранит Пушкина, которому «лень приняться за поправку и переписку» готовых глав, и разъясняет: «Ни что так легко не даст денег, как Онегин, выходящий по частям, но регулярно через два или три месяца» (XIII, 344). Он выдвигает ультиматум: «В последний раз умаливаю тебя переписать 4-ю главу Онегина, а буде разохотишься и 5-ю, чтобы не с тонинькою тетрадкою итти к Цензору. Если ты это сделаешь, то отвечаю тебе и за долги твои и за доходы на год; а если еще будешь отговариваться и софийствовать, то я предам тебя на произвол твоей враждующей судьбе» (XIII, 345).

Всячески упрашивая друга поторопиться, Плетнев сулит ему в скором времени «отпечатанные экземпляры 3-ей, 4-ой и может быть, 5-ой главы Онегина с целым возом ассигнаций» (XIII, 345).

Легко вообразить, с каким ледяным презрением и романтическим негодованием должен был отвергнуть эдакие торгашеские поползновения описанный в стихотворениях Пушкина поэт — презирающий низменную выгоду и не зависящий ни от кого «небес избранник», свободный, как ветер, орел и «младая Дездемона» (см. V, 102), вместе взятые. Тем не менее, как это ни поразительно, вдохновленный заманчивыми посулами автор «Евгения Онегина» послушно впрягся в работу и выполнил ее в нужный срок.

К февралю 1828 г. выходят в свет четвертая и пятая глава романа 98, обратите внимание, в точном соответствии с коммерческими предложениями Плетнева. Согласно намеченному им плану, в конце марта напечатана и шестая глава.

Но потом дело застопорилось. Как уже отмечалось, работа над злополучной седьмой главой у Пушкина продвигалась туго и закончилась в ноябре 1828 г., то есть спустя два года после того, как поэт поставил точку в предыдущей главе.

Надо сказать, его финансовые дела в то время шли блестяще. В мае 1828 г. Пушкин получает от А. Ф. Смирдина за переиздание «Кавказского пленника» и «Руслана и Людмилы» гонорар в размере семи тысяч рублей. Спустя год тот же издатель выплачивает поэту двенадцать тысяч рублей за право издания его стихотворений в четырех книгах 99. В совокупности литературные заработки Пушкина достигают огромной суммы, двадцати тысяч рублей в год 100. Таким образом, «бесценное золотое дно Онегин» уже не было главной статьей его доходов.

С другой же стороны, как уже отмечалось, опубликованная в марте 1830 г. седьмая глава «Евгения Онегина» удостоилась неблагоприятных отзывов. От внимания критиков не укрылось, что поэт, через силу продолжавший корпеть над романом, уныло влачится по накатанной колее, будучи не в силах придать повествованию свежесть и занимательность.

И вот в начале мая 1830 г. Пушкин интересуется в письме Плетневу: «Скажи: имело-ли влияние на разход Онегина, отзыв Сев. Пчелы? Это для меня любопытно» (XIV, 89). В последовавшем письме Плетнева от 21 мая 1830 г. этот вопрос остался без ответа, и немудрено. Вряд ли кто-либо мог с точностью выяснить по столичным пересудам и толкам, какое именно влияние на читательский спрос оказала разгромная булгаринская статья.

Между тем резкое охлаждение интереса к «Евгению Онегину» представлялось несомненным. К маю, то есть за первые два месяца, читатели раскупили около четверти тиража 101— примерно триста экземпляров седьмой главы. Это не шло ни в какое сравнение с бурным успехом первой главы в 1825 г., когда семьсот экземпляров распродали за две недели 102.

Склонный винить в своих творческих неудачах кого угодно, кроме себя, автор «Евгения Онегина» явно считал главной причиной надвигавшегося коммерческого фиаско разгромную рецензию Булгарина. Впечатление от нее оказалось настолько сильным, что в декабре 1830 г. Пушкин сообщает Плетневу о своем намерении издать «Повести Белкина» анонимно: «Под моим имянем нельзя будет, ибо Булгарин заругает» (XIV, 133).

Делая в ноябре 1831 г. набросок предисловия к отдельному изданию последней главы «Евгения Онегина», он запальчиво писал: «При появлении VII песни Онегина журналы вообще отозвались об ней весьма неблагосклонно. Я бы охотно им поверил, если бы их приговор не слишком уж противоречил тому, что говорили они о прежних главах моего Романа. После неумеренных и незаслуженных похвал, коими осыпали 6 частей одного и того же сочинения, странно было мне читать, например, следующий отзыв» (VI, 541). После чего Пушкин выписал пространную цитату из приснопамятной статьи Булгарина, тем самым не позволяя усомниться, кого он считал своим главным обидчиком.