Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

С чего вдруг появились здесь монархические аллюзии? Ответ — в новелле «Вечер», в просветительских лекциях редактора газеты «Красный кавалерист»:

«<���…> из вагона выходит Галин для того, чтобы содрогнуться от укусов неразделенной любви к поездной нашей прачке Ирине.

— В прошлый раз, — говорит Галин, узкий в плечах, бледный и слепой, — в прошлый раз мы рассмотрели, Ирина, расстрел Николая Кровавого, казненного екатеринбургским пролетариатом. Теперь перейдем к другим тиранам, умершим собачьей смертью. Петра Третьего задушил Орлов, любовник его жены; Павла растерзали его придворные и собственный сын; Николай Палкин отравился, его сын пал 1 марта; его внук умер от пьянства… Об этом вам надо знать, Ирина…

И, подняв на прачку голый глаз, полный обожания, Галин неутомимо ворошит склепы погибших императоров» {181} 181 Текст приводится по первой публикации под заглавием «Галин» (Красная новь. 1925. № 3. — Апрель. С. 127). Приношу свою благодарность Е. И. Погорельской, обратившей мое внимание на этот фрагмент. .

Вот оно — фамилия дана Павличенке не только в память апостолов Петра и Павла, но и конкретных исторических персонажей: Петра I, убившего собственного сына, и Павла I, собственным сыном убитого. И тогда жизнеописание красного генерала — это травестия истории русской царской династии {182} 182 См. также в новелле «История одной лошади» описание смещенного начдива Савицкого (Тимошенко): «Облитый французскими духами и похожий на Петра Великого , он жил в опале с казачкой Павлой, отбитой им у еврея интенданта <���…>». Родословная казачки проста — это Марта Крузе (в девичестве Скавронская), пленница фельдмаршала Шереметева, у которого ее отбил всесильный Меншиков, в свою очередь вынужденный уступить ее царю, сделавшему из нее императрицу Екатерину I. Травестийный эффект создается замещением фельдмаршала и князя евреем-интендантом. Но куда примечательнее именник: Петр и Павла, все та же пара — Петр и Павел. .

А теперь пришла очередь разгадки вычеркнутого уподобления лежания Павличенко под Прикумском: «так церковь Спаса лежит на древней крови».

Таких церквей в России было ровно две: одна в Угличе, на месте гибели (убийства!) 15 мая 1591 года царевича Дмитрия, вторая в Петербурге, на месте убийства 1 марта 1881 года государя Александра II.

Об этом и речь: убийство царей-отцов и сыновей царевичей!

Новая проза безжалостно кромсала прокисшее тесто старой русской литературы.

Оттого и притча о блудном сыне, пять лет неведомо где пропадавшем, кончается не прощением, а убийством — отцеубийством.

И это главный сюжет.

Бабелю не были чужды и такие коллизии. В рассказе и пьесе «Закат» сыновья решают убить Менделя Крика. Старик выжил, но превратился в слабоумного и запуганного калеку — тень человека.

Но куда важнее, что об отцеубийстве напрямую сказано в самой «Конармии» — новелле «Письмо». Там рассказано о казни белоказака Тимофея Курдюкова, и убивает его собственный сын — Семен. А перед тем Тимофей Курдюков собственноручно зарезал своего сына Федора…

И после убийства сына отец обращается к сыну младшему — мальчику Василию:

«<���…> вы — материны дети, вы — ейный корень, потаскухин, я вашу матку брюхатил и буду брюхатить <���…>»

А вот это сказал Матвею Павличенке Никитинский:

«я мамашей ваших, православные христиане, всех тараканил <���…>»

Мы уже говорили о грамматических странностях «Жизнеописания» — вначале обещано говорить о красном генерале Матвее Павличенке, а затем рассказ ведется от первого лица {183} 183 В середине новеллы повествование еще раз переключается на третье лицо и снова возвращается к «Ich-Erzählung»: «Матвей Родионыч лежал тогда на крови под Прикумском[, так церковь Спаса лежит на древней крови] и оставалось от Матвей Родионыча до усадьбы Лидино пять верст последнего перехода. Я и поехал туда один, без отряда». . Обращается же рассказчик к «ребятам ставропольским, землякам моим, товарищам, родным моим братам».

Что же это за жанр? Ответ можно найти в конармейском дневнике Бабеля:

«5.8.20. Хотин <���…> Апанасенко, новая и яркая фигура, некрасив, коряв, страстен, самолюбив, честолюбив, написал воззвание в Ставрополь и на Дон о непорядках тыла, для того, чтобы сообщить в родные места, что он начдив» {184} 184 Этой своей привычке Апанасенко остался верен и в дальнейшем: Апанасенко KP. Горжусь Ставропольем. Письмо комкора землякам (из Смоленска) // Орджоникидзевская правда. 1937. № 210. 12.09. С. 4 (с 13 марта 1937 г. по 12 января 1943 г. Ставропольский край именовался Орджоникидзевским). .

Таким образом, «Жизнеописание Павличенки» — это послание к землякам, иными словами — письмо. Письмом является и новелла об убийстве отца мальчика Курдюкова. Более того, Курдюкову выпадает на долю повторить то, о чем писал в родные места Апанасенко — «о непорядках тыла»:

«И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не сочувствует фронту и в ем повсюду измена и полно жидов, как при старом режиме».

И последний штрих — от реального Апанасенко в Павличенке осталось только отчество — Родионович. Но именно таким отчеством снабжен персонаж, заведомо выдуманный, — сыноубийца и жертва отцеубийства Тимофей Родионович Курдюков.

Не случайно, видимо, и то, что сын его, Василий, служит в «красной бригаде товарища Павличенки» (в журнальной версии — Апанасенки).

Таким образом, «Жизнеописание» и «Письмо», совершенно несхожие фабульно, образуют сюжетно-жанровую пару.

Однако в книге новеллы эти занимают соответственно позиции 15-ю и 4-ю, что заведомо лишает читателя возможности ощутить их сюжетную или любую иную тесную связь.

Предположению о том, что расположение новелл в «Конармии» было изначально подчинено какому-то жесткому принципу, противоречит, видимо, история текста. Изначально, судя по всему, Бабель знал лишь, что пишет книгу, а не отдельные рассказы. Но объем и структура этой книги оставались для него весьма неопределенными, о чем свидетельствует намерение Бабеля — уже на одном из заключительных этапов — включить в книгу 50 новелл {185} 185 Согласно дневнику редактора «Конармии» Д. А. Фурманова (запись от 17 декабря 1924 г.), в ходе личной встречи Бабель обещал к 15 января 1925 года (т. е. через месяц) представить в издательство все 50 «глав сборника», причем 10 из них, уверял Бабель, будут «большие, серьезные, в них будет положительное о коннице, они должны восполнить будут пробел…». Два дня спустя, при новой встрече, Бабель это свое обещание конкретизировал: «Что я видел у Буденного — то и дал… Вижу, что не дал я там вовсе политработника, не дал вообще многого о Красной Армии — дам, если сумею, дальше. Но уж не так оно у меня выходит солоно, как то, что дал. Каждому, видно, свое…» ( Куванова Л. К. Фурманов и Бабель // Литературное наследство. М.: Наука, 1965. Т. 74 (Из творческого наследия советских писателей). С. 506–507). .