Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

— В штабе через несчастную нашу жизнь посмотрят, — ответил Трунов и стал продвигаться ко мне, весь разодранный, охрипший и в дыму».

И вдруг Трунов —

«остановился, поднял к небесам окровавленную голову и сказал с горьким упреком: — Гуди, гуди, — сказал он, — эвон еще и другой гудит…

И эскадронный показал нам четыре точки в небе, четыре бомбовоза, заплывавшие за сияющие лебединые облака. Это были машины из воздушной эскадрильи майора Фаунт-Ле-Ро, просторные бронированные машины.

— По коням, — закричали взводные, увидев их, и на рысях отвели эскадрон к лесу, но Трунов не поехал со своим эскадроном. Он остался у станционного здания, прижался к стене и затих. Андрюшка Восьмилетов и два пулеметчика, два босых парня в малиновых рейтузах, стояли возле него и тревожились.

— Нарезай винты, ребята, — сказал им Трунов, и кровь стала уходить из его лица, — вот донесение Пугачу от меня…

И гигантскими мужицкими буквами Трунов написал на косо выдранном листке бумаги:

„Имея погибнуть сего числа, — написал он, — нахожу долгом приставить двух номеров к возможному сбитию неприятеля и в тоё же время отдаю командование Семену Голову, взводному“.

Он запечатал письмо, сел на землю и, понатужившись, стянул с себя сапоги.

— Пользовайся, — сказал он, отдавая пулеметчикам донесение и сапоги, — пользовайся, сапоги новые…

— Счастливо вам, командир, — пробормотали ему в ответ пулеметчики, переступили с ноги на ногу и мешкали уходить.

— И вам счастливо, — сказал Трунов, — как-нибудь, ребята, — и пошел к пулемету, стоявшему на холмике, у станционной будки. Там ждал его Андрюшка Восьмилетов, барахольщик.

— Как-нибудь, — сказал ему Трунов и взялся наводить пулемет, — ты со мной, што ль, побудешь, Андрей?..

— Господа Исуса, — испуганно ответил Андрюшка, всхлипнул, побелел и засмеялся. — Господа Исуса хоругву мать!..

И стал наводить на аэропланы второй пулемет.

А аэропланы залетали уже над станцией все круче, они хлопотливо трещали в вышине, снижались, описывали дуги, и солнце розовым лучом ложилось на желтый блеск их крыльев.

В это время мы, четвертый эскадрон, сидели в лесу. Там, в лесу, мы дождались неравного боя между Пашкой Труновым и майором американской службы Реджинальдом Фаунт-Ле-Ро. Майор и три его бомбометчика выказали уменье в этом бою. Они снизились на триста метров и расстреляли из пулеметов сначала Андрюшку и потом Трунова. Все ленты, выпущенные нашими, не причинили американцам вреда, и они улетели в сторону, не заметив эскадрона, спрятанного в лесу».

Оказывается два отъявленных мерзавца — убийца безоружных пленных и отпетый мародер, убивавший их десятками, — на самом-то деле, герои. И сознательно жертвуют жизнью ради спасения товарищей!

Можно, конечно, выразить сомнение: могли ли летчики разглядеть эскадрон, спрятавшийся в лесу? Но вот, что совершенно бесспорно: в составе 7-й (имени Костюшко) эскадрильи, которой командовал майор Фаунт-Ле-Ро, ни одного бронированного самолета не было. Для чего же они понадобились Бабелю?

Наверное, для того, чтобы подчеркнуть бессилие человека перед западной техникой и, одновременно, провозгласить величие человеческого духа.

А, может быть, здесь кроется намек:

«На ней были брони , как бы брони железные, а шум от крыльев ее — как стук от колесниц , когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала»…

«Откровение Иоанна Богослова» (9:9–10) — описание саранчи, посланной на землю Пятым Ангелом.

И тогда многое проясняется: злодеяния переполнили чашу Господнего терпения, и Бог наказывает грешников. И Трунов с Восьмилетовым понимают, что пришел час Божьего Суда, от которого не убежать. Трунов пишет последний в своей жизни приказ: «Имея погибнуть сего числа…», после чего обращается к Восьмилетову:

«ты со мной, што ль, побудешь, Андрей?..

— Господа Исуса, — испуганно ответил Андрюшка, всхлипнул, побелел и засмеялся. — Господа Исуса хоругву мать!..»

Восьмилетова близкая смерть вначале напугала, а потом вызвала смех… Чему он смеялся? Тому, что Господь наказывает его при жизни, а, значит, не нужно больше мучительно ждать воздаяния за смертные свои грехи и душа его спасется.

Оттого в самом начале новеллы командир полка Пугачев надгробную свою речь над телом Трунова произносит «подняв к небу глаза, раскаленные бессонницей».

А теперь обещанный рассказ о майоре Фаунт-Ле-Ро (1891–1963). Был он американцем, носил фамилию Фаунтлерой (Fauntleroy), но в польских документах его неизменно величали Faunt Le Roy, или даже Faunt-Le-Roy. А звали его не Реджинальд, а Седрик (Cedric). Так что был он полным тезкой маленького лорда, придуманного в 1885 году англо-американкой Фрэнсис Ходжсон Бёрнетт. С 1916 года, окончив авиашколу, воевал во Франции, а в 1920 вступил добровольцем в польскую армию, где создал 7-ю имени Тадеуша Костюшко эскадрилью и совершил 129 боевых вылетов. Был награжден Серебряным Крестом Virtuti Militari и за отвагу на поле боя Крестом Храбрых (Krzyż Walecznych).

Куда занимательнее, однако, история Франка Мошера. С ним Бабель встречался лично, о чем и оставил запись в «Дневнике»:

«Белев. 14.7.20 <���…>

Франк Мошер. Сбитый летчик американец, босой, но элегантен, шея как колонна, ослепительно белые зубы, костюм в масле и грязи. С тревогой спрашивает меня, неужели я совершил преступление, воюя с советской Россией. Сильно наше дело. Ах, как запахло Европой, кафе, цивилизацией, силой, старой культурой, много мыслей, смотрю, не отпускаю. Письмо майора Фонт-Ле- Ро — в Польше плохо, нет конституции, большевики сильны, социалисты в центре внимания, но не у власти. Надо учиться новым способам войны. Что говорят западноевропейским солдатам? Русский империализм, хотят уничтожить национальности, обычаи — вот главное, захватить все славянские земли, какие старые слова. Нескончаемый разговор с Мошером, погружаюсь в старое, растрясут тебя, Мошер, эх, Конан-Дойль, письма в Нью-Йорк. Лукавит Мошер или нет — судорожно добивается, что такое большевизм. Грустное и сладостное впечатление» {193} .

Можно лишь поражаться наивности Бабеля, не распознавшего, что в каждом своем слове Мошер беззастенчиво врал. Начнем с того, что и Мошером он не был, а звали его Мериан Купер (Merian Cooper). Окончив авиашколу, был направлен во Францию, где принял участие в битве у Сан-Мишеля, но осенью 1918 года был сбит и до конца войны находился в немецком плену. В августе 1919 года поступил на службу в польскую армию, успешно выполнял боевые задания, но 13 июля 1920 года у местечка Дыбице (вблизи Львова) его самолет был сбит, и Купер снова оказался в плену, на этот раз советском. На следующий день доставили переводчика — им оказался Бабель. Кроме выпытывания сведений военного характера, Бабель, как можно понять, вел с Купером приватные разговоры — о Европе, европейской культуре, Польше, политике — и даже пытался американца распропагандировать. Затем Купера послали в концлагерь Владыкино под Москвой, но до места назначения он не доехал — вместе с двумя польскими лейтенантами сбежал, дождался поезда на Ригу и был таков. А в 1933 году поставил фильм по собственному сценарию — «Кинг-Конг», о гигантской обезьяне, похитившей блондинку и павшей в неравном бою с аэропланами… Киноведы не исключают, что образ Кинг-Конга был навеян воспоминаниями о Первой Конной и пребывании в советском плену.