Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

«Шестеро махновцев изнасиловали минувшей ночью прислугу. Проведав об этом наутро, я решил узнать, как выглядит женщина после изнасилования, повторенного шесть раз. Я застал ее в кухне».

А это его конец:

«Еврейка подняла от лохани свое налитое кровью лицо <���…> и пошла из кухни тем трудным шагом, какой бывает у кавалериста, когда он после долгого перехода ставит на землю затекшие ноги».

Сравним с записью в Дневнике от 20 августа 1920 года:

«Комаров <���…> Слух об ужасах. Иду в местечко. Невыразимый страх и отчаяние.

Мне рассказывают. Скрытно в хате, боятся, чтобы не вернулись поляки. Здесь вчера были казаки есаула Яковлева. Погром. Семья Давида Зиса, в квартирах, голый, едва дышащий старик пророк, зарубленная старуха, ребенок с отрубленными пальцами, многие еще дышат, смрадный запах крови, все перевернуто, хаос, мать над зарубленным сыном, старуха, свернувшаяся калачиком, 4 человека в одной хижине, грязь, кровь под черной бородой, так в крови и лежат. Евреи на площади, измученный еврей, показывающий мне все, его сменяет высокий еврей. Раввин спрятался, у него все разворочено, до вечера не вылез из норы. Убито человек 15 — Хусид Ицка Галер — 70 лет, Давид Зис — прислужник в синагоге — 45 лет, жена и дочь — 15 лет, Давид Трост, жена — резник. У изнасилованной.

<���…> Ночью — обход местечка.

Луна, за дверьми, их жизнь ночью. Вой за стенами. Будут убирать. Испуг и ужас населения. Главное — наши ходят равнодушно и пограбливают где можно, сдирают с изрубленных.

Ненависть одинаковая, казаки те же, жестокость та же, армии разные, какая ерунда.

Жизнь местечек. Спасения нет. Все губят — поляки не давали приюту {292} . Все девушки и женщины едва ходят».

Как видим, насиловали евреек казаки есаула Яковлева, сражавшегося на стороне поляков. Об этом есауле Бабель рассказывал в новелле «После боя»:

«Это были казаки изменившие нам в начале польских боев, сведенные в бригаду эсаулом Яковлевым, подлейшим из предателей».

Готовя книгу, Бабель слова о «подлейшем из предателей» убрал. И правильно сделал: есаул Яковлев, назвавшийся Вадимом {293} (на самом деле: Михаил Ильич), красных не предавал и до польской кампании служил у Деникина {294} . Не были изменниками и его казаки (терские и кубанские), в феврале 1920 года отступившие в Польшу в рядах частей генерала Н. Э. Бредова.

А вот манерой письма два «махновских» рассказы весьма напоминают «Конармию». А. К. Жолковский полагает даже, что их, как новеллу «Аргамак», можно было бы задним числом включить в книгу {295} .

Но, кроме стилистической близости, между «Конармией» и данными произведениями обнаруживаются и вполне конкретные пересечения.

Рассыльный махновского штаба казаченок {296} Кикин (единственный, кроме рассказчика, общий персонаж двух «махновских» новелл) мечтает о переводе в экспедицию. Его мечту осуществил Василий Курдюков, став «мальчиком нашей экспедиции» («Письмо»: «кум Никон Васильич <���…> взяли меня к себе, в экспедицию Политотдела, где мы развозим на позиции литературу и газеты»).

Кикин «слыл в штабе дурачком», а про Курдюкова сказано: «придурковатый малый» («У святого Валента»).

Кикин жалуется на жизнь:

«Я из штаба {297} уйду <���…> Там по крайности обмундирование».

А это жалобы Курдюкова:

«Каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и безо всякой одежды, так что дюже холодно» («Письмо»).

О еврейке Рухле, жертве группового изнасилования, сказано:

«Это была толстуха с цветущими щеками. Только неспешное существование на плодоносной украинской земле может налить еврейку такими коровьими соками <���…> Ноги девушки, жирные, кирпичные, раздутые, как шары, воняли приторно, как только что вырезанное мясо».

А вот героиня «Конармии» — Сашка, «дама всех эскадронов», т. е. женщина общего пользования:

«Тело Сашки, цветущее и вонючее, как мясо только что зарезанной коровы» («У святого Валента»).

Безутешный Кикин продолжает излагать свои обиды:

«Вчера, как тебя поймали, а я за голову держал, я Матвей Васильичу говорю, — что же, говорю, Матвей Васильич, вот уже четвертый переменяется, а я все держу да держу. Вы уже второй раз, Матвей Васильич, сходили, а когда я есть малолетний мальчик и не в вашей компании, так меня кажный может обижать… Ты, Рухля, сама небось слыхала евонные эти слова, — мы, говорит, Кикин, никак тебя не обидим, вот дневальные все пройдут, потом и ты сходишь… Так вот они меня и допустили, как же… Это когда они тебя уже в лесок тащили, Матвей Васильич мне и говорит, — сходи, Кикин, ежели желаешь. Нет, говорю, Матвей Васильич, не желаю я опосля Васьки ходить, всю жизнь плакаться…».

Но и Курдюкову отказано в женском теле:

«Тело Сашки <���…>, заголилось, поднявшиеся юбки открыли ее ноги эскадронной дамы, чугунные, стройные ноги, и Курдюков, придурковатый малый, усевшись на Сашке верхом и трясясь, как в седле, притворился объятым страстью. Она сбросила его и кинулась к дверям» («У святого Валента»).

Кикину — пятнадцать лет («Старательная женщина»). Возраст Курдюкова нам неизвестен. Зато в «Конармии» имеется иной персонаж — «вздорный казачонок» Степка Дуплищев, приставленный беречь начдивского жеребца («Чесники»). Фамилия неприлична сразу по двум параметрам — барковскому и гомосексуальному. Но и имя ему дано вряд ли случайно — по кличке другого жеребца:

«Напишите мне письмо за моего Степу, живой он или нет, просю вас досматривайте до него и напишите мне за него — засекается он еще или перестал <���…> Мамка, доглядайте до Степки , и Бог вас не оставит».

Это из письма Василия Курдюкова, фамилия которого, кстати, тоже произведена от обозначения задней части овечьего тела.

Рядом с Дуплищевым мы встречаем и Сашку, она желает случить начдивского жеребца со своей кобылой. Дуплищев этому противится и объясняет рассказчику причину отказа:

«начдив каждодневно мне наказывает: „К тебе, говорит, Степа, при таком жеребце много проситься будут, но не моги ты пускать его по четвертому году…“».

Тут в разговор вмешивается Сашка:

«— Вас, небось, по пятнадцатому году пускаешь, — пробормотала Сашка и отвернулась. — По пятнадцатому , небось, и ничего, молчишь, только пузыри пускаешь…».

Не случайны, видимо, и имена прочих персонажей. Венерика-дневального, из-за которого Кикин отказался насладиться прелестями Рухли, зовут Василий — как Курдюкова. А распорядитель изнасилования носит имя Матвей — как начдив-6 Павличенко, чьего жеребца блюдет Дуплищев.