Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

«Вчера я говорил с начдивом-6 (Апанасенко). Начдив сообщил мне, что военком дивизии и несколько лиц комсостава несколько дней тому назад убиты своими солдатами за расстрел бандитов. Солдатские массы не слушают своих командиров и, по словам начдива, ему больше не подчиняются. 6-я дивизия идет в тыл с лозунгами „бей жидов, коммунистов, комиссаров и спасай Россию“, у солдат на устах имя Махно как вождя, давшего этот лозунг».

Ревтрибунал приговорил 167 бойцов к расстрелу, а начдива-6 Апанасенко — к тюремному заключению. Но, по случаю 3-й годовщины Октябрьской революции, Апанасенко не посадили, а отправили в родной Ставропольский край начальником губернской милиции.

Так что новеллы «У батьки нашего Махно» и «Старательная женщина» вполне могли предназначаться для книги «Конармия» {303} . Но включить их в книгу Бабель не отважился. Хотя и отказаться от написанного не захотел. Вот и пришлось перекрасить конармейцев в махновцев. На Махно и не такое вешали…

Рассказ «Гапа Гужва» — с подзаголовком «Первая глава из книги „Великая Криница“» — был опубликован в октябрьском номере журнала «Новый мир» за 1931 год. Авторская датировка рассказа: «весна 1930 г.». Такой же датой снабжен и напечатанный в 1963 году в нью-йоркском альманахе «Воздушные пути» рассказ «Колывушка». Подзаголовок, однако, был иным: «Из книги „Великая Старица“». Тот же подзаголовок мы находим и в копии, снятой с автографа рассказа «Колывушка» {304} . Поскольку в письме редактору «Нового мира» Вячеславу Полонскому (от 13 октября 1931 года) перипетии с заглавием книги объяснил сам Бабель — «Пришлось изменить название села — для избежания сверхкомплектного поношения», можно сделать вывод, что к моменту публикации рассказа «Гапа Гужва» был уже написан и рассказ «Колывушка».

Менее всего сведений о третьем фрагменте книги — рассказе «Адриан Моринец». В журнале «Новый мир» анонсировалась его публикация в 1932 году. Имелся ли данный рассказ в портфеле редакции или только был обещан автором — неизвестно. Персонаж с таким именем упомянут в рассказе «Колывушка», причем каждое упоминание достаточно развернуто:

«Адриян двигался так, как если бы башня тронулась с места и пошла»;

«Адриян Моринец, нечеловечески громадный»;

За столом президиума сельрады «безмолвный Адриян Моринец»…

Но, в конце концов, когда раскулаченного Колывушку изгоняют из села, отверзает уста и Адриян:

«Разбрасывая людей, Моринец выбрался вперед.

— Нехай робит, — вопль не мог вырваться из могучего его тела, низкий голос дрожал, — нехай робит… чю долю он заест?..»

Можно ожидать, что и в посвященном ему рассказе (воспользуемся случаем исправить его название — «Адриян Моринец») герой также не был безропотен и послушен…

11 сентября 1939 года, находясь в заключении, Бабель направил наркому внутренних дел Л. П. Берия письмо, в котором просил разрешения привести в порядок отобранные у него рукописи, в частности — «черновики очерков о коллективизации и колхозах Украины». Из этого можно сделать вывод, что книга «Великая Криница» не была доведена даже до стадии беловика.

А в собственноручных показаниях следователю Бабель предлагает объяснение причин своей неудачи:

«Я хотел написать книгу о коллективизации, но весь этот грандиозный процесс оказался растерзанным в моем сознании на мелкие несвязанные куски».

Тем не менее, сохранившиеся материалы позволяют строить некоторые предположения о книге «Великая Старица» — по всей видимости, она состояла из новелл, каждая из которых была внутренне завершена и повествовала об одном персонаже, обозначенном в заглавии.

Поименованных персонажей в опубликованных рассказах набирается больше двух десятков. Приблизительность подсчета обусловлена тем, что среди персонажей имеются и дочери Гапы Гужвы, но число их не указано — ясно лишь, что больше одной.

Стараниями украинских краеведов обнаружено немало реальных прототипов действующих в книге лиц.

Уполномоченный РИКа по коллективизации Ивашко — это Устим Ивашко, родившийся в 1900 г. в селе Борисполь Киевской губернии и 20 марта 1937 года арестованный Бориспольским райотделом НКВД Украины. 25 апреля того же года постановлением тройки Управления НКВД УССР по Киевской области он был признан виновным по статье 54–10 УК УССР (соответствует ст. 56 УК РСФСР) и приговорен к высшей мере наказания. 5 мая 1937 года приговор был приведен в исполнение.

А вот голова сельрады (т. е. председатель сельсовета) Назаренко Евдоким Назарович умер своей смертью — 16 мая 1933 года, в возрасте 43 лет.

Председателя колхоза в селе Великая Старица Бабель именует Житняком. Но по документам он проходил как Иван Федорович Житник, и в 1939 году за «колхозное вредительство» был приговорен к 10 годам ИТЛ.

Совершенно реален и Иван Колывушка. Правда, фамилию его Бабель несколько изменил — настоящий Иван Демидович носил фамилию Колывушк о. Так вот, реальный Колывушко родился в 1878 году, воевал на фронтах японской и Первой мировой, заслужил георгиевскую медаль. Жена его в рассказе осталась безымянной, а реальную звали Соломея Яковлевна. Вместе с мужем произвела на свет 14 детей, из которых семеро умерли во младенчестве. Зато один из сыновей — Василий — дожил до ареста и суда по обвинению в злостной борьбе против советской власти и колхозного строя. Приговор — 10 лет лагерей, но Василий отсидел весь срок и вышел на свободу.

А вот сам Иван Колывушко никогда арестован не был и, сбежав из села, все годы благополучно прятался, зарабатывая на жизнь кровельным и печным делом. Иногда тайно посещал своих детей и могилу жены (умерла через год после раскулачивания), но только по ночам. А в 1959 году, похоронив вторую жену, и вовсе вернулся в родное село, где умер в 1962 году, так и не записавшись в колхоз.

Чудом сохранившийся в районном ЗАГСе список умерших за период с 17 апреля по 10 сентября 1933 года — пик Голодомора — свидетельствует, что за 5 месяцев скончались 227 жителей села Великая Старица. В январе 1927 года там проживало 1806 человек, а 10 лет спустя (по переписи 1937-го) в живых осталось всего 436 — меньше четверти.

Среди мертвых и Гришка Савченко, любовник Гапы Гужвы, — полное имя: Савченко Григорий Павлович, единоличник, скончавшийся в возрасте 29 лет. Значит, на момент действия рассказа, весной 1930-го, ему было всего двадцать шесть…

И еще Ивга Романовна Мовчан, 50-летняя умершая куркулька {305} .

Единоличник, куркулька… — при советской власти и перед смертью равенства не было. Но данное указание заслуживает особого внимания, поскольку у Бабеля Ивга Мовчан упомянута один-единственный раз: Колывушка «подошел к столу, за которым сидел президиум — батрачка Ивга Мовчан, голова Евдоким и безмолвный Адриян Моринец»…