Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

Иными словами, имена и приметы «махновских» рассказов выступают двойниками персонажей «Конармии». Отличие лишь в коллизиях. Так ли оно велико?

Беседуя с изнасилованной Рухлей придурковатый Кикин интересуется:

«— Ты скольких вчера отпустила, Рухля? — сказал он и, сощурив глаз, осмотрел свою разукрашенную каску.

Девушка молчала.

— Ты шестерых отпустила, — продолжал мальчик, — а есть которые бабы до двадцати человек могут отпустить. Братва наша одну хозяйку в Крапивном клепала, клепала, аж плюнули хлопцы, ну та толстее за тебя будет…».

А это новелла «Переход через Збруч», открывающая «Конармию», — первая фраза:

«Начдив шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Крапивно <���…>».

Но это все косвенные улики, оставляющие место для сомнений. Поэтому предъявим прямую.

Рассказ «Старательная женщина»:

«Три махновца — Гнилошкуров {298} и еще двое — условились с женщиной об любовных услугах. За два фунта сахару она согласилась принять троих, но на третьем не выдержала и закружилось по комнате» {299} .

А потом три махновца, усевшись под окном рассказчика, это событие обсуждают. Петька Орлов поведал:

«Я сказывал ей — нас трое, Анеля, возьми себе подругу поделись сахаром, она тебе подсобит… Нет, говорит, я на себя надеюсь, что выдержу, мне троих детей прокормить, неужели я девица какая-нибудь…

— Старательная женщина — уверил Петьку Гнилошкуров <���…>, - старательная до последнего…».

А вот — отмеченная Е. И. Погорельской {300} — запись в конармейском Дневнике от 16 июля 1920 г.:

«Новоселки. 16.7.20 <���…>

Страшный случай, солдатская любовь, двое здоровых казаков сторговались с одной — выдержишь, выдержу, один три разо, другой полез — она завертелось по комнате и загадила весь пол, ее выгнали, денег не заплатили, слишком была старательная».

Сохранена в рассказе и такая деталь: завертевшись по комнате женщина «загадила весь пол».

Гнилошкуров именно об этом и говорит:

«я так раскладаю, что она с утра гадкой зелени наелась, она наелась, и тут Петька наскочил на наше горе…».

А Кикин продолжает:

«— Тут Петька наскочил <���…> Мужчина, она Петьке говорит, будьте настолько любезны, у меня последняя сила уходит, и как вскочит, завинтилась винтом, а ребята руки расставили, не выпущают ее из дверей, а она сыпит и сыпит…».

Итак, перед нами картины армейских нравов в небоевой обстановке. Только суть дела здесь не в бесчинствующих мужчинах, а в женщинах. Равнодушную скотоподобную толстуху Рухлю групповое насилие превращает в человека. Правда, ее «щеки, воспламененные более обычного, и глаза, устремленные книзу» Бабель определяет как то, что осталось от вчерашней девственности. Но щеки воспламенены более обычного, т. е. обожжены новым — женским пламенем.

И старательная женщина, родившая троих и относящаяся к физической стороне половых отношений как к докучливой, не задевающей душу механической процедуре, вдруг чувствует в себе пробуждение любви и говорит застегивающему штаны Гнилошкурову: «пожилой, <���…> мерси за компанию, вы мне приятный». И называет мужчине свое имя — Анеля, перестав быть пассивным и безликим объектом мужских утех. А наутро она, покрываясь «медленным, нежным румянцем», смотрит на ожидающего ее Гнилошкурова — уже возлюбленного.

И наблюдающий за ними рассказчик шепчет ее имя: Анеля, Анеля…

Потому что оба эти рассказа — о любви.

Слухи о бесчинствах и зверствах, совершенных героями-конармейцами, ходили давно. Но в последнее двадцатилетие опубликованы и соответствующие документы. Например, донесение военкома 42-й стрелковой дивизии 13-й армии В. Н. Черного (декабрь 1919 года):

«Нет ни одного населенного пункта, в котором побывали будёновцы, где не раздавался бы сплошной стон жителей. Массовые грабежи, разбой и насилие будёновцев шли на смену хозяйничанию белых. Кавалеристы частей конкорпуса отбирали у населения (без разбора у кулаков и бедняков) одежду, валенки, фураж (иногда не оставляли и фунта овса), продовольствие (кур, гусей и пр.), не уплачивая ни копейки. Взламывая сундуки, отнимали женское белье, деньги, часы, столовую посуду и проч. Поступали заявления об изнасиловании и истязании. <���…> Крестьяне спрашивают — в чем разница: грабили белые — теперь грабят красные?!» {301} .

Год спустя — 3 октября 1920 года комиссия Реввоенсовета 8-й армии прибыла в расположение 6-й дивизии, которой командовал Р. И. Апанасенко:

«уже при нашем пребывании в 6-й кавдивизии в местечке Прилуки и Вахновке были разгромлены винные заводы, были погромы. В Прилуках убито 21 человек, 12 раненых и много изнасиловано женщин и детей. По рассказам обывателей, женщины насиловались на улице на глазах у всех, многие из девушек покрасивее взяты в обоз. В Вахновке 20 убито, количество раненых и изнасилованных неизвестно и сожжено 18 домов»,

4 октября 6-кавдивизия вошла в местечко Самгородок:

«В ту ночь (на 5 октября) <���…> они забрали четырех девушек в ближайшее село, где их держали для своей прихоти в течение двух суток. Не щадили также и старых женщин. По достоверным сведениям, число изнасилованных более 50-ти. Ими были также убиты 2 женщины. В течение их пятидневного разгула были ограблены все еврейские дома <���…>».

Бабеля в то время в конармии уже не было. Не найдем мы описания таких эксцессов и в Дневнике. Так что же — ничего подобного не случалось?

Но Бабель мог и не вносить в Дневник все, что видел или слышал, опасаясь слишком пристального внимания начальства. Например, Нина Буденная, дочь маршала, рассказывала такое:

«Бабель дружил с замечательным мхатовским актером Борисом Ливановым. Он был с ним откровенен, а ливановский сын Вася, будущий телевизионный Шерлок Холмс, внимательно слушал разговоры взрослых. Позже он мне их пересказал: про чекиста из „Конармии“ Бабель говорил — „это я“» {302} .

Короче, Бабель сам признался, что был заслан в 1-ю Конную чекистским осведомителем. Одна беда: никакого персонажа-«чекиста» в «Конармии» не сыскать… Наверняка, Нина Семеновна, книгу эту не читала, а мужу верила… Тем более, у Буденных ненависть к Бабелю — черта семейная.

Обратим внимание еще на одно обстоятельство: все задокументированные бесчинства конармейцы совершили на советской территории. А то, что они вытворяли в завоеванной Польше, Реввоенсовет, видимо, не интересовало. Не особенно беспокоили и погромы, поскольку напугало руководство совсем другое — донесение начальника 8-й дивизии Червонного казачества В. М. Примакова от 2 октября 1920 года: