Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

Ich stehe jetzt vor dem Beginn einer neuen Arbeit» однозначно указывают на то, что оригиналом послужил правленый Бабелем текст.

Как же объяснить тогда появление в беловой машинописи сведений о книге, вышедшей через 8 месяцев после публикации автобиографии?

Пожалуй, так: первый экземпляр машинописи в 1932 году был сдан в редакцию «Internationale Literatur», а в архиве отложился второй экземпляр — машинописная копия, в которую год спустя, задним числом, Бабель внес новую запись. В ожидании предложений, которые поступят в будущем. Но это будущее наступило только сейчас.

А теперь, когда установлен заказчик новой версии, остается ответить на вопрос: что заставило Бабеля перерабатывать текст автобиографии, а не ограничиться тремя актуализирующими повествование финальными фразами?

Ответ, как будто, очевиден — изменение требований к собственному тексту. Выбрасывается все лишнее, чем достигается компактность и энергичность.

«Родился в 1894 годув Одессе, на Молдаванке, сын торговца еврея. По настоянию отца изучал до шестнадцати лет еврейский язык, библию, талмуд. Дома жилось трудно, потомучто с утра до ночи заставляли заниматься множеством наук. Отдыхал я в школе. Школа моя называлась <���…>»

« Он обучил меня своему языку, я Я затвердил с ним французских классиков <���…>»

«И только в 1923 г. я научился выражать мои мысли ясно и не очень длинно. То гда я вновь принялся— сочинять: Начало литературной моейработы я отношу, поэтому, к на ча лу1924 г., когда в 4- й книге журналае „Леф“ появились мои рассказы „Соль“, „Письмо“ <���…>»

И т. п.

Но текст подвергся не только актуально-стилистической правке. Центральным моментом автобиографии была и осталась тема литературного ученичества. Понятно, что выбор на роль учителя великого пролетарского писателя Горького равно импонировал, как составителям советских сборников, так и журналу, выходившему под эгидой Международного объединения революционных писателей. Тем примечательнее перемены, касающиеся именно этой фигуры.

Первое упоминание сохранено в неприкосновенности:

«<���…> в конце 1916 г. попал к Горькому».

Начало следующей фразы подверглось стилистической правке:

« И вот я все м обязан эЭтой встрече я обязан всем <���…>»

Но зато продолжение —

«и до сих пор произношу имя Алексея Максимовича с любовью и благоговением»

— устранено полностью!

Снова стилистическая правка:

«Он Горький напечатал первые мои рассказы в ноябрьской книжке „Летописи“ за 1916 год ( я-был привле чен меня привлекли за эти рассказы к уголовнойответственности по 1001 ст.) <���…>».

Но в продолжении фразы исчезает суперлатив:

«он научил меня не обыкнове нноважным вещам»!

Было:

«Алексей Максимович отправил меня в люди. И я на семь лет — с 1917 по 1924 — ушел в люди».

Это не повторение названия горьковского произведения, но скрытая цитата — заключительный абзац повести А. М. Горького «Детство»:

«Через несколько дней после похорон матери дед сказал мне:

— Ну, Лексей, ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе, а иди-ка ты в люди…

И пошёл я в люди».

Стало:

«Алексей Максимович отправил меня в люди. За семь лет — с 1917 по 1924 — много пришлось узнать».

Следовательно, перед нами не борьба с монотонностью («в люди» — « в- люд и»), но отказ цитировать Горького! {449}

Может показаться, что речь, в конце концов, идет о нескольких словах. Но когда пространство текста столь необширно (4 фразы!) весомость каждого слова неизмеримо возрастает — как в стихе.

Начиная с публикации переписки Горького и Бабеля в знаменитом 70-м томе «Литнаследства» {450} , принято считать отношение младшего коллеги к старшему благоговейно-любовным. Выясняется, однако, что опубликованы еще не все письма {451} , а отношение Бабеля к Горькому могло меняться…

Автобиография Бабеля была напечатана в апрельско-майском номере «Internationale Literatur». Поскольку она входит в подборку автобиографий целого ряда советских писателей, очевидно, что публикации предшествовала довольно длительная подготовка — писатели должны были привести свои жизнеописания в согласие с текущим моментом, затем следовало эти тексты перевести, отредактировать… В силу чего, учитывая также необходимость проведения всех журнальных материалов через тройную (Главлит, Агитпроп ЦК ВКП(б), Коминтерн) цензуру {452} , мы вряд ли ошибемся, допустив, что подготовительная работа началась не позже зимы 1931–32 гг.

А осенью 1931 года Бабель посетил Вячеслава Полонского:

«5/Х, 31. <���…> Вчера звонил Бабель: приду читать новый рассказ. Сегодня явился <���…>

Он доволен своим одиночеством. Живет один — в деревне (туфли, чай с лимоном, в комнате температура не ниже 26°). Не хочет видеть никого.

Говорит о Горьком: „Старик изолгался. Не говорит со мной о литературе ни слова. Лишь изредка спросит, например: „Как вы относитесь к Киршону?“. А я в ответ: „Как вы, Алексей Максимович““» {453} .

Вполне понятно желание Бабеля не числиться более в учениках такого учителя. Но дальше частных разговоров дело не шло — печатные отзывы Бабеля о Горьком оставались безупречно комплиментарными.

Как же отважился он — пусть и обиняками — заявить о своем истинном отношении открыто?

Впрочем, и риск был не особо велик — если не заниматься сравнительным анализом, переработанный текст можно было счесть вполне приемлемым. Сам Алексей Максимович немецким не владел, а в маловероятном случае, что какой-то доброхот доставил бы ему перевод, Бабель всегда мог сослаться на редакторское уведомление о произведенных в тексте сокращениях. А немецкий редактор… Разве немцу дано понять, что такое русская литература и кто составляет истинное ее величие?

О Бабеле и Мейерхольде

Чувство первооткрывателя выпадает испытать не каждому. А тут и со мной такое приключилось!..

Стою перед каталогом Российского госархива литературы и искусства (РГАЛИ), перебираю карточки. Вдруг — знакомое имя: Мейерхольд Всеволод Эмильевич!

А рядом — не менее знакомое и славное: Бабель Исаак Эммануилович!

И содержит архивное дело письмо Бабеля Мейерхольду. Одно единственное (других вообще нет). Да еще и неизданное!

Но тут же — пугливое недоумение: отчего я оказался первым? Неужто в эту картотеку никто до меня не заглядывал? Быть того не может! А если заглядывал — почему проигнорировал? Имена ведь известные и знаменитые!