Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

«Дом своей души» он изобразил в виде сложного лабиринта. Подписал: «Бог вдохнул душу в человека?» Психолог заметила, что по рисункам видно: есть чувство одиночества, агрессивность выше среднего, но нет депрессии.

— 74 осужденных стоят на учете как склонные к суициду, — говорит Ольга. — Рассуждают так: «Зачем жить дальше? Какой смысл?» А у остальных есть планы на будущее, у них что-то новое все время появляется. Угадайте, к какой категории относится Шувалов? Ко второй. У него сейчас смысл появился — борется за квартиру, которая ему полагается по наследству.

Сложно представить, что такими мирскими заботами живет маньяк-милиционер.

Вот и Шувалов сидит передо мной. От прежнего «маньяка из невского лесопарка», фото которого показали по всем телеканалам, остались разве что брови. Худой, даже внешне похож на сокамерника Перепелкина. Шувалову всего 51 год.

В детстве Павел Шувалов стал жертвой злой шутки одноклассников, которые избили его и натянули на голову разрезанные колготки. Будучи милиционером, он задерживал школьниц, которые в метро пытались пройти без билета, выводил их в лесопарк, где насиловал и убивал. Своим жертвам он натягивал на голову разрезанные колготки.

— Давно вы тут? — спрашиваю Шувалова.

— Я приехал сюда в 1999-м и с тех пор не выезжал.

— Тяжело?

— Как всем. Отношения со всеми нормальные. Я ни с кем никогда не ругаюсь. Периоды отчаяния были, но помогали и сокамерники, и сотрудники. Отец у меня умер, так вот до сих пор помогают, к примеру, вступить в наследство.

— Вы простите, но зачем вам наследство, если у вас пожизненный срок?

— Дети остались, двое. Им пригодится. Но вот вдруг получится и мне освободиться. Не все же здесь сидеть. Надежда она ведь, как говорится, умирает последней.

— Тюрьма вас исправила?

— Смотря что вы имеете в виду. Свою вину в том, что совершил, я осознал полностью. А чужого мне не надо. Сижу я тут сейчас не за свое. Убийства и издевательства — я такого бы не совершил.

— А что было «ваше»?

— У меня было неразрешенное холодное оружие, экспертиза это доказала. Но все остальное — убийства — не мое. Это не ко мне. Настоящий преступник ходил на свободе. Его нашли позже, даже посадили. Я видел, как по телевизору показали: задержан человек, за преступления которого сидит милиционер. Но назад открутить никто не может. Это ведь значит признать ошибку, лишиться погон и так далее.

Пока мама была жива, мы боролись. Есть заключение общественных организаций, что я не убийца, но оно не учтено. А после смерти мамы я вообще перестал чего-то добиваться.

— Не обидно, что про вас говорят — страшный невский маньяк времен СССР? Раз уж вы уверяете, что им не являетесь.

— За 20 лет можно со всем смириться. Какой смысл биться лбом о стену?

— И все-таки дыма без огня не бывает. Вы были фетишистом женских колготок?

— В 1990-е годы колготки — это такая мелочь. У меня дома следователь видеокассету с эротикой изъял. Я думаю, тогда такие у каждого были, да и по телевизору показывали что-то подобное в ночное время. В этом видео нет ничего зазорного. Но мне написали, что это порнографическое видео и характеризует меня как сексуального маньяка. Так что колготки сильно приукрасили. Они были, но не так все страшно.

— А кому понадобилось сажать именно вас?

— Я в свое время горячий был. Мог кому-то дорогу перейти. Это все дела давно минувших дней, и никому это уже не важно.

— Вы давно сидите с Перепелкиным?

— Нет. Я даже не знал, что он в этой колонии. А потом его посадили ко мне в камеру, разговорились, выяснилось, что мы друг о друге заочно слышали.

Помню 23 февраля 1992 года. Я был сотрудником МВД, в этот день стоял на площади Ленина на посту. Ребята наши сказали: «На Крестах захват». Захват и захват, это меня ведь не касается. А когда освободили заложников, та смена пришла в отделение — и из первых уст я услышал, как все было. Им надо было снять стресс. Знаете, как снимают стресс?

— Выпили?

— Ну конечно. И в разговоре они прямо сказали, что сотрудника убили.

В мордовской зоне среди осужденных с пожизненным сроком два десятка больных туберкулезом, которые содержатся в отдельном корпусе. Сотрудники общаются с ними в масках и перчатках, а год службы там идет за два. Камеры моются и дезинфицируются.

— Выходит, судьбы у вас с Перепелкиным похожи — каждый считает свой приговор несправедливым. И оба перенесли туберкулез.

— Лечение нормальное, администрация делает все, что может. Но если освобожусь когда-то, то уже с такими легкими мало куда устроюсь. В милицию точно не пойду, даже если позовут.

Последняя фраза лучше всего свидетельствует: все узники мордовской зоны рано или поздно теряют ощущение реальности. Действительно ли Шувалов и Перепелкин никого не убивали? Правда ли, сидят не за свое? Мы вряд ли сейчас узнаем. То, что сокамерники подтверждают алиби друг друга, похоже скорее на злую шутку. Очень многие в колонии пожизненников придумывают альтернативную версию событий, в которую сами начинают верить спустя годы.

Он никогда не держал в руках мобильник, ноутбук, банковскую карту, доллары и современные деньги. Сергей Хвастунов почти 30 лет сидит в колонии для пожизненно осужденных в Мордовии. Он помнит только кассетные магнитофоны и «Электронику ИМ-02» с игрой «Ну, погоди!» — ту самую, где мультяшный волк ловит яйца. В качестве эксперимента мы показали ему атрибуты современной жизни. Хвастунов словно застрял в советской эпохе, общение с ним — почти как путешествие на машине времени.

Сергей Хвастунов — один из самых спокойных и адекватных обитателей мордовской колонии. Но десятилетия, проведенные за решеткой, не могут не сказаться на психике и восприятии реальности. При виде меня Хвастунов ежится, теребит шапку:

— Вы простите, пожалуйста, но хочу сказать, что сюда женщины редко приходят, и мне кажется, что все они невероятно красивые. Я обалдеваю! Дай Бог вам здоровья.

— И вам. Сергей Николаевич, сколько лет вы уже здесь?

— С 1992 года. Больше 27 получается.

— Как вам тут?

— Здесь жизнь по распорядку. Работаю в швейном цеху. Иногда разрешают посмотреть телевизор. С подругами и с друзьями вел переписку, но после 20 лет потихоньку-потихоньку все переставали писать. Хотя странные бывают вещи: вдруг кто-то из старых знакомых вспомнит — и снова начинает писать. А так я на воле не успел ни жениться, ни детей завести. Может, и к лучшему. Переживаний много было.