Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Конфликтовать с ведомством Дзержинского в открытую Кузьмин не решался. Но и избавиться от сомнений в чистоте помыслов многих людей, чьими руками в стране велась борьба с контрреволюцией и обеспечивалась государственная безопасность, уже не мог. Они приходили все чаще. А рядом с ними — недовольство рутинной политикой военного руководства.

Нелегко давалась ломка сложившихся представлений. Но жизнь входила в нормальное русло, и Кузьмин требовал от подчиненных последовательно усиливать надзор за исполнением законов, обращать внимание на изучение дисциплинарной практики, добиваться «выправления линии старшего и высшего начальствующего состава по отношению к младшему». В принципе речь шла о налаживании взаимодействия правоохранительных органов с командованием, с органами власти на местах. Сохранилось обращение Главного военного прокурора к прокурорам союзных республик с просьбой усилить надзор за исполнением законодательства о предоставлении льгот семьям красноармейцев и матросов, помогать им в оформлении необходимых документов. Говорилось о более внимательном отношении к проверке обстоятельств, «вызывающих необходимость пребывания красноармейцев дома». Иначе говоря, документов на предоставление краткосрочного отпуска или отсрочки от призыва на военную службу. По мнению Кузьмина, такой подход позволял снять напряжение в войсках, исключить ненужные слухи, будоражащие сознание военнослужащих.

Видимо кронштадтские события Кузьмина многому научили. Теперь, возглавив военную прокуратуру страны, он твердо убедился в необходимости повышения заботы о людях, внимания к насущным нуждам человека. Эту линию он стал решительно проводить в жизнь через усиление прокурорского надзора за исполнением законов, прежде всего командным составом армии и флота, а также военкоматами по месту жительства лиц, призванных в армию и на флот.

Военная бюрократия и чиновники на местах воспринимали инициативы Главного военного прокурора болезненно. Как-то Кузьмин сказал о наболевшем Тухачевскому, с которым после кронштадтских событий сложились дружеские отношения. Тот неожиданно взорвался:

— Да это же компания простаков. Живут прошлым, знать ничего не хотят, ведать ничего не ведают. Возьми тех же Белова, Шапошникова. Слова против никому не скажут, все: «Так точно».

С тех пор они все чаще возвращались к больной теме. Постепенно подружились. Компанию им составляли И.П. Уборевич, А.И. Корк — видные красные командиры, герои Гражданской войны, которых теперь стали называть по будничному — военными работниками. В своем кругу, не задумываясь о возможных последствиях, откровенно выражали недовольство политикой Сталина и Ворошилова, говорили о личных обидах.

Поводы для этого были у многих героев минувшей войны. Командовали армиями, фронтами, а закончились бои — их отодвинули на второстепенные должности. Даже бывшие главкомы Красной Армии И.И. Вацетис и С.С. Каменев фактически оказались не у дел. Правили бал малограмотные в военном отношении люди: Клим Ворошилов да Семен Буденный, которые на все ключевые должности продвигали своих кавалеристов из Первой Конной. Этим и слава, и почет, будто они вдвоем разбили всех белых генералов и помогавшую им Антанту.

В подшивке газеты «Красная звезда» за 1924 год удалось найти серию репортажей с судебных заседаний, на которых рассматривались уголовные дела о злоупотреблениях в Главном хозяйственном управлении Красной Армии. Председательствовал Ульрих, членами суда были Камерон и Кушнирюк. Государственное обвинение поддерживал сам Главный военный прокурор Николай Кузьмин. Защита — Ордынский, Орловский и Левантин.

Основной обвиняемый — бывший начальник этого управления Д.Кан.

Следствием собраны доказательства о том, что вместе со своими подчиненными Глаголевым, Красновским, Каневским, Уманским, Линекером и другими соучастниками он организовал крупное хищение мануфактуры, предназначенной для пошива военного обмундирования красноармейцам. Только в 1921 году, в тяжелые для Красной Армии дни, преступная группа похитила около миллиона аршин бязи. Это сколько же красноармейцев остались без гимнастерок и нижнего белья?

В своей речи на суде Кузьмин с гневом говорил о том, что Кан и ему подобные «стараются нас разложить, задержать наше движение вперед. И поэтому сидящие на скамье подсудимых прежде всего — наши классовые враги». Он назвал из «ядовитой накипью». Николай Николаевич стремился убедить других, что «борьба мучительная и жестокая идет и будет длиться. Во время этой жестокой борьбы, в этот период мы должны относиться к людям, мешающим нам, не иначе как к жестоким классовым врагам».

Судя по всему, у Кузьмина не было никаких сомнений во вредительских намерениях Кана и его соучастников. Он не допускал мысли об их интересах иного характера, например, стремлении к наживе, роскошной жизни — в рамки гласного революционного сознания такие категории еще не умещались. Хотя на практике (негласной) это вполне мирно уживалось с призывами к социальному равенству всех слоев общества. И совершенно не случайны звучавшие в его обвинительной речи прокурорские интонации из 37-го. Или точнее — они произрастали из безоглядной «революционности» начала двадцатых.

Проводить параллели вряд ли состоятельно: иное время — иные люди. В судебных процессах с участием Кузьмина судьбы подсудимых, случалось, определяла не столько правовая, сколько революционная, партийная логика. Что делать? Профессионализм тогда считался делом второстепенным. Даже из того немногого, уже сказанного о Кузьмине, видно, что стать профессионалом хотя бы в одном деле ему просто не давали. В начале трудового пути преподавал в школе математику и физику. Но недолго — захватила первая русская революция, потом ссылка, эмиграция. По возвращении в Россию хотел было посвятить себя самой гуманной профессии — получил высшее медицинское образование, стал работать врачом-ординатором в госпитале. Но опять очень недолго. Снова революция, комиссарство, фронт, где ему довелось покомандовать целой армией, потом Балтика. И вот теперь он, юрист без юридического образования, самый старший начальник над всеми военными прокурорами страны. На громких процессах обвиняет людей в контрреволюционных преступлениях, в нарушении законов. Пробелы в правовой культуре с лихвой компенсирует так называемое «революционное правосознание», партийная и политическая целесообразность. Впрочем, закон не только способствовал этому, но и приветствовал подобные подходы. Хорошо, если недостатки профессиональной эрудиции человека компенсируются высокой порядочностью и совестью, каковыми был наделен Николай Николаевич.