Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Весьма показателен в этом плане случай, когда защитник подсудимого Кана ходатайствовал об отложении рассмотрения дела из-за «импульсивной психопатии с истероидными реакциями» и наследственного алкоголизма своего подзащитного. Обвинитель Кузьмин по-комиссарски, резко выступил против затягивания процесса. Коль суд был показательным, значит, все должно происходить решительно, демонстративно и по партийному. Он категорически отверг как бездоказательные, «целую кучу рекомендаций, справок и удостоверений, пытающихся реабилитировать Кана»: «Никакие документы, а обилие документов всегда наводит на подозрения, — заявил прокурор, — не смогут умалить значения такого высокого нашего авторитета, каким является ЦК.»

В этом он весь — большевик Николай Кузьмин. Наверняка, современные юристы, судьи, прокуроры и особенно адвокаты с иронией отнесутся к приведенным словам государственного обвинителя из-за отсутствия логической связи между доказательствами вины, состоянием здоровья махрового мошенника и авторитетом ЦК. Вроде бы не стыкуется никак столь далекое от правовых начал заключение Николая Николаевича и с принципами независимости (во всяком случае от партии), которые он же страстно пропагандировал с высоких трибун, стремился внедрить в деятельность военной прокуратуры. Думается, подобные метаморфозы в его поведении объяснить несложно. Для людей того поколения понятие «классовый враг» никогда не было абстрактным. Конкретным носителем его становились все те, кто так или иначе шли против политики партии или могли нанести вред новой власти.

Существует категория людей, всегда безоговорочно уверенных в неоспоримости собственной точки зрения. Каждый из них в отдельности способен будоражить собственную семью, коллектив, в котором работает, органы власти и правопорядка, но серьезно влиять на общественное настроение в разобщенном состоянии такие люди не могут. Здесь один в поле — не воин. Другое дело, если им удается объединиться в группы, кланы, партии. Тогда их приверженность борьбе за идею не на жизнь, а на смерть чаще всего смертями и оборачивается. Либо своими, либо чужими. Нередко — гибелью невинных.

Кан и Глаголев по предложению государственного обвинителя Кузьмина были приговорены к расстрелу.

«Ввиду того, что они своими действиями нанесли большой материальный ущерб, а также и учитывая необходимость строгими и решительными мерами положить предел хищениям из военных учреждений, каковые хищения дезорганизуют снабжение Красной Армии, в то же время в условиях нэпа усиливают спекулятивно-хищнические группы частных капиталистов в ущерб государственным органам хозяйственным — суд определил к Кану и Глаголеву амнистии не применять».

Последние фразы из приговора суда являются подтверждением той самой политической целесообразности. Дело в том, что после Гражданской войны очередной раз было заявлено об отмене в стране смертная казни. Но, как видим, если интересы «революционной целесообразности» вступали в противоречие с законом, то они всегда превалировали.

Кузьмин выступал обвинителем на многих показательных судебных процессах. Пускай и не таких громких, где в той же роли участвовал Прокурор Республики Н.В. Крыленко. Но и здесь решались судьбы многих известных тогда людей. Чаще всего это были процессы против крупных расхитителей государственной казны, аферистов, взяточников и стяжателей. Словом, против моральных уродов. В своей основе такого рода преступления не имели политической подоплеки. Антисоветский и контрреволюционный характер следствие придавало им чаще всего искусственно, так сказать, с большой натяжкой. Зато дело сразу становилось громким, показательным, приобретало резонанс в обществе. Ход процесса, обвинительные речи и фотографии из зала суда широко представлялись в печати. Виновных, как правило, приговаривали к высшей мере. Все было рассчитано на эффект, преследовало профилактические цели: вот что ожидает всякого, кто попытается запустить руку в государственный карман, получить взятку, злоупотребить служебным положением. Стало поощряться доносительство на ближнего.

Вскоре после процесса над Каном Николай Николаевич Кузьмин выступал государственным обвинителем на другом громком процессе — по уголовному делу против савинковца М.А. Росселевича, связанного с небезызвестным шпионом едва не четырех государств сразу В.А.Нейманом и бывшим генштабистом А.А.Рыльским, уже расстрелянным за продажу секретных документов. И здесь прокурор требовал применения высшей меры наказания. Кузьмин еще искренне верил в справедливость и законность самого строгого приговора. А сколько таких процессов вершилось по всей стране? О процессах масштабом помельче центральная пресса молчала — такие сведения не пропускала цензура. Простым гражданам оставалось только гадать, сколько людей тогда расстреляли, несмотря на отмену смертной казни.

Возглавлял Николай Николаевич военную прокуратуру сравнительно недолго. 30 ноября 1925 года он подписал свой последний приказ:

«Расставаясь с сотрудниками военной прокуратуры, считаю своим долгом отметить проявленное с их стороны товарищеское отношение, что создавало в аппарате военной прокуратуры здоровую атмосферу, давшую возможность плодотворной работы, и выражаю твердую уверенность, что и в дальнейшем они отдадут все силы и знания на укрепление работы, которая на них возложена».

Найти в официальных архивах что-либо конкретное о причинах перемещения Кузьмина оказалось довольно затруднительно. А домысливать, предполагать, откровенно говоря, не хочется. В Биографическом энциклопедическом словаре на сей счет лишь указано, что в бытность Главным военным прокурором Кузьмин выступал против бесконтрольной деятельности ГПУ и в ноябре 1925 года «был убран из прокуратуры и назначен начальником политуправления Среднеазиатского военного округа и избран членом Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б)». Нет оснований оспаривать эти сведения. У Кузьмина, действительно, накопилось много неприятных вопросов к высшему командованию Красной Армии, к особым отделам в структурах армии и флота, к следователям госбезопасности и непосредственно к ее руководству. Тогда ограничились снижением его в должности, остальное отложили на будущее. Память у карательных органов длинная, а прощать критику в свой адрес они не умели, да и не хотели.

Можно добавить, что аналогичная участь постигла и предшественника Кузьмина — первого Главного военного прокурора Н.И.Татаринцева, развернувшего широкую кампанию по очищению армии от казнокрадов и взяточников и попытавшегося привлечь к ответу одного из героев Гражданской — комкора В.М.Примакова за произвол, превышение власти и самоуправство. И в дальнейшем, как только очередной руководитель военной прокуратуры делал попытку навести порядок в деятельности карательного ведомства или привлечь к ответу представителей высшего командования армии и флота, он становился неугодным, и его немедленно снимали с работы. Прилагали к этому руки Троцкий, Фрунзе, Ворошилов. Так поступили с преемниками Кузьмина — П.И.Павловским и М.М. Ландой, которых, как, впрочем, и Татаринцева, не только убрали с должности, но и репрессировали.