Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

«Считаю долгом коммуниста сообщить Вам возмутительные факты непартийного поведения и безответственной клеветнической болтовни, допускаемой коммунистом Кузьминым Н.Н. 15 апреля 1937 года он просил у меня литературу по Апрельским тезисам в связи с тем, что «Тобольская правда» просила его написать статью. Пока я подбирала ему литературу, т. Кузьмин в разговоре со мной высказал исключительно возмутительную ложь и наглую клевету на т. Сталина. Он завел разговор о том, какая тогда была тяжелая обстановка. «Ведь почти никто из большевиков не разделял мнения Ленина, и Сталин полтора суток колебался и говорил нам: ну ничего, старик немного запутался, приедет, подправим его, не беспокойтесь». Я грубо одернула его и запретила ему разговаривать со мной антипартийным языком, нагло клеветать и искажать историю нашей партии. Дальше он пытался смягчить это, говоря: «Ведь я же участник, очевидец этих событий. А вы знаете, что я был с Лениным в эмиграции? И тут перечислил Женеву, Капри и целый ряд других мест».

Совсем нелегкую задачку подбросила бдительная гражданка Махова сотрудникам НКВД по Западно-Сибирскому краю. Не отреагировать нельзя: любой сигнал трудящихся, тем более члена партии, надлежало проверять. С другой стороны, попытка выяснить достоверность написанного в доносе могла плохо закончиться и для самих следователей, ибо затрагивала не только Кузьмина, человека известного и популярного в самых высоких кругах, но и самого Сталина. Однако и оставлять на свободе свидетеля колебаний и непоследовательности вождя не менее опасно. На какое-то время заявление осведомительницы Маховой осело в пока еще тощей канцелярской папке.

Трудно предположить, как могла сложиться дальнейшая жизнь Николая Николаевича Кузьмина, не будь того свидетельства «бдительной» гражданки. Во всяком случае, в деле Тухачевского и других военачальников, репрессированных в 1937 году, его фамилия не фигурировала ни среди участников, ни среди свидетелей обвинения. Он оставался в стороне. События в Москве и Сибири развивались по параллельным сценариям.

Вначале показалось удивительным, что органы НКВД, уже во всю разматывавшие в то время «заговор» в Красной Армии, прошли мимо Кузьмина. Но все объяснялось просто: участники «заговора», большинство из которых Кузьмин знал лично, разделяя их взгляды, не называли его фамилию, а следователи просто не знали о его существовании, поскольку он уже в течение нескольких лет работал на гражданке. Это уже потом, в деле самого Кузьмина, имена Тухачевского, Корка, Уборевича станут усугубляющим его вину фактом. Свидетельства связи Тухачевского и Кузьмина всплывут сразу же, как только органы познакомятся с личным делом Николая Николаевича. Там черным по белому в автобиографии Кузьмина зафиксировано, что жена Юлия Ивановна вместе со своей дочерью ушла к Тухачевскому. Бомбой замедленного действия окажется притаившаяся до нужного момента в неброской серой папке донос Маховой.

Между тем новая волна разоблачений «врагов народа», внешне пока еще невидимая, расходились по стране. Громом московского процесса над виднейшими военачальниками она накатилась на армию. Разразилась широкомасштабная репрессивная кампания по ликвидации «осиных гнезд», их замаскировавшихся сторонников на местах. Довольно быстро дошла она и до командного состава Сибирского военного округа. И сразу же в Западно-Сибирском управлении НКВД вспомнили о том, что в начале 30-х годов возвратившийся из-за границы Николай Кузьмин был здесь начальником политуправления, несколько сотрудников которого уже обвинялись в «троцкистской и заговорщической» деятельности. Это и стало исходным обстоятельством для создания уголовного дела против их бывшего начальника. После соответствующей обработки нужные показания дали арестованные Наханович — начальник Новосибирского Дома Красной Армии, Яковлев — начальник отдела политуправления округа, Косьмин-Увжий — начальник политуправления дивизии.

Досье с компроматом на Кузьмина начинает основательно разбухать, пополняется выписками из протоколов допросов «свидетелей обвинения». Не будем гадать, где в них кончается правда и начинается вымысел. Но даже то, что следователи посчитали нужным записать, свидетельствовало не о преступной направленности поведения Кузьмина, а, скорее, о принципиальности, смелости и честности этого человека.

Вот что, к примеру, зафиксировано в протоколе допроса Косьмина:

«В состав троцкистской к/p орг. я был завербован б. начальником ПУОКРА (политуправления округа) Кузьминым Н.Н. Он откровенно высказывал свое восхищение французским буржуазным демократизмом, заявляя, что рабочие в капиталистической Франции живут куда лучше, чем в Советском Союзе. Кузьмин начал с того, что партия переродилась, что Сталин создал невыносимый режим, что положение в стране в связи с взятыми сталинскими темпами индустриализации и коллективизации страны настолько напряженное, что людям, понимающим всю гибельность такой политики, нельзя быть безмолвными зрителями, что нам этого не простит история.»

Если отсюда убрать начальную фразу, то все остальное соответствовало, пожалуй, истине. С точки зрения НКВД это были доказательства контрреволюционной сущности «заговорщика». А если говорить по большому счету, то очень немного тогда было людей, которые в те годы вот так, честно, смело и открыто, как Кузьмин, осмеливались давать столь уничтожительную оценку социалистическому строю и политике партии. Безусловно, такой человек, да еще видный политический работник, для сталинского режима весьма опасен. Последствия ждать себя не заставили.

В особом отделе НКВД составляется справка о необходимости ареста и привлечении Кузьмина к уголовной ответственности. В адрес Главного военного прокурора Н.Я. Розовского и наркома обороны К.Е.Ворошилова ушел такой документ:

«Показаниями ряда арестованных по Сибирскому военному округу установлено наличие в частях СибВО крупной антисоветской троцкистской террористической организации. В руководство организации (руководителем, по установкам НКВД, пока считался Наханович) в 1931–1932 гг. входил бывший начальник ПУОКРА Кузьмин Николай Николаевич, имевший в свое время не посредственную связь с Зиновьевым».

Что касается упоминаемой «связи», то убедительным доказательством на сей счет могла бы стать фотография — уже упоминавшийся групповой снимок членов бюро фракции коммунистов V Всероссийского съезда Советом 1918 года, на котором Кузьмин сидит между Зиновьевым, Свердловым и Смилгой.