Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Все, о чем откровенно рассказывал Николай Николаевич, следствием трансформировалосв в контрреволюционную деятельность. В этом плане вызывает удивление некое невнимание работников НКВД, которое они проявили к той части доноса тобольской осведомительницы Маховой, где она упоминала о севшем на мель ледоколе «Сибиряков» и недвусмысленно намекала на вину Кузьмина в происшествии. Объяснение такому поведению следователей скорее всего кроется в том, что инцидент с происшествием «Сибирякова» был исчерпан — по этому случаю Кузьмин отчитывался лично перед Сталиным. Иначе следствие наверняка дополнило бы список деяний Кузьмина эпизодом «вредительства».

Как раз примерно в то же время в Москве заседало Специальное судебное присутствие, рассматривавшее дело Тухачевского и других. Кстати, в числе так называемых судей были и те, кого Тухачевский в военном деле причислял к «рутинерам». По существу, все обвинение держалось на признаниях подсудимыми своей вины. Понадобилось подкрепить «царицу доказательств». Отсюда и особый интерес следствия по «Сибирскому делу» к Кузьмину — через него можно было пришить заговорщикам связь с заграницей.

Представить истинную картину по сохранившимся в архивах материалам довольно сложно: в деле отсутствуют подлинники протоколов, подшиты вторые-третьи копии отпечатанных на машинке документов. Не везде указывается, кто вел допросы, кто на них присутствовал. Многое говорит о том, что следствие очень торопилось. Протокол, выдержки из которого приведены выше, датирован 11–14 июня. В эти дни выносили смертные приговоры Тухачевскому, Якиру, Уборевичу, Примакову, Корку, Фельдману, Эйдеману. Кто следующий?

Протокол допроса Кузьмина за 14–15 июня примечателен еще и по другой причине. Обозначенное в нем время и отсутствие пометок о перерывах подводят к мысли о применении к обвиняемому одного из самых издевательских методов следствия — так называемой конвейерной системы, когда арестованного допрашивают непрерывно, несколько суток подряд, под ослепительным светом электрической лампочки, лишая сна, пищи, не позволяя даже присесть, и держат его в т. н. «выстойке» десятки часов. До тех пор, пока не подпишет показания, которые уже сочинили и отпечатали работники НКВД. Слово «конвейер» относится только к следователям, которые по мере утомления от напряженной «работы» поочередно сменяют друг друга. Все они допрашивают одного подследственного.

Подтверждение тому удалось найти в материалах следствия по делу сотрудника НКВД Н.Х. Мелехина, подписавшего обвинительное заключение на Кузьмина, т. е. самого «хозяина» расследования. Органы вынуждены были возбудить против него уголовное дело за грубейшие нарушения законности и фальсификацию доказательств. Мелехин не стал ждать решения своей участи, поскольку прекрасно знал, что его ждет, и покончил с собой в тюремной камере. В постановлении о прекращении его уголовного дела записано:

«Вскрытые вражеские действия Мелехина выражались в необоснованных арестах, вынуждении обвиняемых подписывать вымышленные протоколы, применении конвейерной системы допросов обвиняемых и их избиении».

В сочиненном Мелехиным обвинительном заключении Кузьмину приписывались чудовищные по своей абсурдности преступления:

«Вел активную борьбу с ВКП(б) и Советской властью, приступил к активной работе по созданию подпольной троцкистской организации в Красной Армии и подготовке к захвату власти в СССР фашистами-троцкистами, установил связь с Тухачевским, Уборевичем, Корком, Гамарником, Путной и др., под их руководством осуществлял директивы врага народа Троцкого по террору, диверсиям, вредительстве, шпионажу, участвовал в руководстве и подготовке военного мятежа, создал в СибВО военнотроцкистскую организацию и руководил ее деятельностью, организовывал диверсии в Красной Армии, подготавливал теракты над т. Сталиным, т. Молотовым, над секретарем Запсибкрайкома ВКП(б) т. Эйхе.»

Последней строкой в обвинительном заключении Мелехин написал, что считает необходимым применить в отношении Кузьмина высшую меру наказания — расстрел.

До самого последнего момента Николай Николаевич не знал о количестве людей, причисленных к «заговорщической» организации, руководителем которой он сделался по легенде НКВД. Но когда следствие завершилось, Кузьмин вдруг постиг истинный размах затеянной провокации. Он узнал, что все соседние камеры забиты людьми, которых следователи сделали соучастниками возглавлявшегося им «заговора», хотя от него это долго скрывали. В такой обстановке защита серьезно осложнилась. Нужно было любым путем сорвать процесс.

«Потом наверняка пришлют из Москвы авторитетных людей, способных объективно во всем разобраться. Надо довести до сведения правительства, до ЦК, до товарища Сталина, что по чьей-то недоброй воле истребляют преданных Родине людей, втягивая в это грязное дело всю партию, — писал Кузьмин в своем последнем обращении из тюрьмы. — Следует выяснить, как получилось, что каждому необоснованному аресту предшествует голословное объявление коммуниста врагом народа, исключение из партии, почему ни одна первичная парторганизация не встала на защиту своих товарищей?»

Второй раз в своей жизни Кузьмин становился «красным смертником». Но тогда, в Кронштадте, расстрелом ему грозили мятежные матросы, как он считал, взбаламученные демагогами. Здесь, в Новосибирске, его собирались судить высшим советским судом как врага рабоче-крестьянской власти.

С помощью своего бывшего заместителя по политуправлению округа дивизионного комиссара Н.И.Подарина Николай Николаевич развернул работу среди арестованных. Пригодились приобретенные еще в царских застенках навыки общения с соседями по камере. Многие согласились отказаться на суде от выбитых угрозами и насилием показаний, самооговоров и лжесвидетельств. Возможно, Кузьмину удалось бы устроить из суда своего рода демонстрацию протеста, но у НКВД не было недостатка в осведомителях.

«Сидящим со мной в одной камере Парамонову, Ботвиннику и Макарову, — читаем в доносе П.Милевского, — Кузьмин предложил отказаться от показаний в суде для того, чтобы сорвать судебный процесс, запутать и скомпрометировать следствие. Кузьмин говорил, что отказ приведет к тому, что отдельные участники троцкистской организации получат более легкое наказание. Он систематически перестукивался с участниками военной троцкистской организации. Из перестукивания мне известно, что активными участниками такого заговора являются в камере 2а Козлитин и Селиванов, в камере 26 Наханович и в камере 4а — Еремин».