Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Переоценка ценностей в нашем Отечестве происходят после каждого знакового события в жизни страны либо по прошествии какого-то периода времени. Сегодня, обращаясь к далеким событиям 1941 года, возникает ощущение, что виновные в военной трагедии, постигшей нашу страну, все-таки были. Единственное, что представляется совершенно бесспорным в судебном решении о реабилитации, так это исключение из обвинения пункта о сознательном развале управления войсками и «сдаче оружия противнику без боя». Они ведь хотели сделать, как лучше.

В самом начале апреля 1944 года в Главное управление военной контрразведки «Смерш» поступило донесение об успешной операции по поимке опасных диверсантов, оставленных немцами при отступлении с оккупированной территории Ямпольского района Винницкой области. Захват диверсионной группы работники особого отдела 2-го Украинского фронта провели без единого выстрела. Среди задержанных — один из руководителей Зондеркоманды-203 военной контрразведки Германии (только что расформированного абвера), выдававший себя за командира несуществующего партизанского отряда.

На первых допросах задержанные уверяли, будто отряд провел ряд успешных операций в немецком тылу. Они, мол, взорвали мост в Умани перед отступавшими гитлеровскими частями, обстреливали немецкие колонны, отбивали угоняемый в Германию скот и возвращали его населению, освободили более 400 советских военнопленных, уничтожили множество солдат и офицеров противника. Но в дальнейшем все признались, что работали на абвер, и были арестованы.

Особую ценность представлял командир группы. При обыске у него изъято несколько немецких и советских документов на разные фамилии, «аусвайсы» на беспрепятственное передвижение по всей оккупированной немцами территории, въезд в Германию, посещение лагерей военнопленных, много марок и рублей. Он сообщил ценные сведения о деятельности немецкой разведки. Рассказал о своих встречах в Берлине с имперским министром по делам оккупированных территорий А.Розенбергом и изменником Родины генералом А.А. Власовым, назвал фамилии, адреса и пароли для связей с заброшенными в наш тыл агентами и радистами, предложил свои услуги в посредничестве с немецкими хозяевами. Вскоре предводителя затребовали в Москву, как оказалось, к самому начальнику Главного управления контрразведки «Смерш» комиссару госбезопасности 2 ранга В.С. Абакумову…

Нынче в станице Новокавказской Александровского района на Ставропольщине сплошь и рядом добротные каменные постройки. Не дома — дворцы. С мансардами, гаражами, ухоженными палисадниками. Старенькая, слегка скособоченная хата Афанасия Алексеевича Полозова среди этих дорогостоящих коттеджей выглядит скромно, непритязательно. Да не о том его заботы.

Гудят под окнами машины, ревут тракторы. А раньше, до войны, как было? Ранним утром и поздним вечером все село оглашалось дробным топотом: лошадей ведут на водопой, выгоняют на пасьбу. Табун не только пыль на улицах поднимал, но и пацанов вытаскивал из постелей и бросал к лошадям, которые тоже будто только и ждали сухарика ли, морковки ли из ласковых детских рук. И жизнь казалась немыслимой без этого топота, озорного жеребячьего ржания. Много воды с тех пор утекло, давно уже нет строго размеренной прежней жизни, выросли и разъехались по разным краям многие из тех босоногих мальчишек. И судьба людьми распорядилась по-разному…

Афанасий Полозов был в станице человеком весьма уважаемым. Тому имелись свои причины. Даже амбулаторией заведовал всего лишь фельдшер, а он — ветеринарный врач был единственным из станичников, окончивший сельскохозяйственный институт. Ощущая свою важность в глазах станичников, Афанасий Алексеевич вел себя соответственно. Высокий, статный, он, несмотря на свою молодость, по улице всегда шел степенно, вежливо раскланивался при встрече. В одежде старался соблюдать аккуратность и строгость, носил галстук, ходил с потертым, но все же с портфелем. На голове круглый год носил шляпу. Помимо того, что она символизировала принадлежность ее владельца к интеллигентной среде, шляпа имела еще и чисто практическое значение: летом защищала голову от солнца, зимой — от мороза, в остальное межсезонье — от дождя.

Несмотря на солидность, молодого ветеринарного врача на конном заводе имени С.М. Буденного по имени-отчеству, как это принято у казаков, мало кто называл. Старики, те уважительно растягивали имя, кликали Афанасием, сверстники сначала шутливо, а потом всерьез прозвали Алексеевичем, ну а с пацанов какой спрос: дядя Фаня да дядя Фаня — понятно и просто. Сутками готовы были они крутиться под ногами у своих четвероногих любимцев, заискивающе взглядывая на всесильного главного конского лекаря: только бы не прогнал. А когда он собирался с ними в ночное, наступал настоящий праздник: лихие скачки наперегонки, беседы за полночь у костра — подмигивающие, дрожащие звезды и негромкий рассудительный голос все на свете знающего дяди Фани.

Весна сорок первого отцветала особенно буйно. Земля словно предчувствовала грядущие тяжкие испытания и готовилась к ним. Полозов, комплектуя очередную партию скакунов к отправке в пограничные части, допоздна задерживался на работе. А тут поступил новый приказ: готовить еще одну партию кавалеристам. Сутки пришлось уплотнить.

И вдруг — война. Она сразу нарушила размеренное течение жизни. Ускоренное формирование кавалерийских полков и дивизий резко увеличило потребность в конском составе. Остро нуждалась в лошадях артиллерия. С началом войны, будто по закону подлости или чьему-то злому умыслу механизированные средства оказались в одних местах на ремонте, в других — без горючего, в третьих — без водителей. И потому лошадиная сила нередко становилась палочкой-выручалочкой, которая определяла маневренность войск, возможности транспортировки продовольствия, боеприпасов, других материальных средств. Лошади стали «тяглом стратегического значения», и потому на большинство работников конного завода наложили бронь.

Молодежь рвалась на фронт. И ветеринарный врач не стал исключением: заявил начальству о своем намерении идти в действующую армию добровольцем. Вскоре Полозов убыл в 38-ю кавалерийскую дивизию начальником. Как и полагалось, ветеринарной службы.

Дивизия к тому времени втянулась в затяжные бои на харьковском направлении. Трудно приходилось кавалеристам в схватках с моторизированными частями гитлеровцев. Дивизия почти все время отступала. И дни, одинаково тоскливые от безысходности отступления, проходили выматывающе однообразно. Словно малые дети радовались приблудившемуся обозу с боеприпасами, недельной давности истрепанной пачке газет, вестям о том, что из-за Волги идет мощное подкрепление. Помимо диверсантов и сигнальщиков всем везде мерещились шпионы. Может потому, когда в дивизию прибыл новый начальник особого отдела, развернувший несвойственную чекистам энергичную пропагандистскую и агитационную деятельность, это восприняли с пониманием. Да и сам он, мужик улыбчивый, открытый, всем своим видом и поведением внушал доверие. Долго потом жалел Полозов, что запамятовал, как его звать-величать: негусто оказалось потом у бывшего военного ветврача встреч с такими людьми.