Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Палмер безусловно обыграл красных по зрелищности и размашистости. «Защитники веры» (1938) вошли в историю как первый цветной документальный фильм о войне. Его цветущая пышность впечатляет и поныне, но — в сочетании с апелляцией к вкусам и стереотипам американского среднего класса — производит почти непристойный эффект. Съемки корриды, купания коней в закатной лазури Бискайского залива и переполненных нарядной беззаботной публикой кафе на территории, контролируемой мятежниками, безусловно, уместны в рекламном фильме, зазывающем в Испанию туристов, но никак не в репортаже из истекающей кровью страны.

Палмер — буквально по пунктам — дезавуировал информацию, которую доносили до американцев его идеологические враги. Клайн воспел гуманитарный подвиг доктора Бетьюна? Так вот вам сцены образцовой работы франкистской полевой медицины: девушки из лучших семей с радостным нетерпением ждут, когда подойдет их очередь сдать свою «кровь с молоком» для раненых защитников веры. Победа Франко ввергнет Испанию в новое средневековье? Да что вы! Этот мудрый политик осчастливит послевоенную Испанию своего рода национальным вариантом «нового курса» за вычетом рузвельтовской «классовой ненависти». Превосходство в небе обеспечили мятежникам немецкие и итальянские союзники? Да всмотритесь же в лица летчиков-франкистов: все как один, «чистокровные испанцы». Даже Иностранный легион, растолковывал Палмер, так называется лишь потому, что воевал за рубежами Испании. Другое дело — сторонники Республики. Палмер получил уникальную возможность снять пленных американских интербригадовцев и воспользовался ею, чтобы задержать взгляд камеры на негритянских лицах. Какие еще требуются доказательства и заговора мирового коммунизма против Испании, и расовой неполноценности красных?

У любого расиста найдутся свои, «хорошие» негры. «Хорошие негры» Палмера — марокканские головорезы Франко. Великолепная сцена их конной атаки вызывает в памяти архетип вестерна: кавалерия спешит на помощь белым людям, осажденным краснокожими. Зрелищность маскировала откровенный идиотизм закадрового комментария: воинственность и беспощадность «мавров» объяснима и оправдана их благородным гневом против осквернителей католических храмов и монастырей.

В Испании погиб опальный секретарь голливудского обкома: Бад Шульберг покажет КРАД, что читал в коммунистической газете о расстреле «предателя» Лоуренса.

Что ж, такой финал партийной карьеры в те свинцовые годы в порядке вещей: почти естественная смерть, даже поучительная. Правда, не совсем понятно, в чем ее мораль. Ее просто интерпретировать и в антикоммунистическом ключе «за что боролся, на то и напоролся», и в сталинском духе: товарищ развалил партработу, получил шанс реабилитировать себя, но горбатого могила исправит — от самодурства и нечистоплотности один шаг до предательства.

Беда в том, что Шульберг голословен. Пресловутую заметку никто из историков не отыскал. А представление о массовых расстрелах интербригадовцев за «шпионаж» и «троцкизм», мягко говоря, преувеличено: спасибо Хемингуэю. С его легкой руки за Андре Марти — вождем восстания французских моряков на Черном море (1919), политкаторжанином, членом политбюро компартии Франции — закрепилось прозвище «мясник Альбасете»: Марти был комиссаром базы интербригад в Альбасете. Убедительный, жуткий образ.

— Товарищ Марти, — сказал Гомес, — не сходите с ума. Послушайте меня, честного офицера и товарища. Донесение надо доставить во что бы то ни стало. Этот товарищ прошел с ним через фашистские позиции, чтобы вручить товарищу генералу Гольцу.

— Уведите их, — теперь уже мягко сказал Марти караульным.

Ему было жаль, по-человечески жаль этих двоих, если их придется расстрелять. ‹…›

— Он сумасшедший. Вы сумасшедший. Слышите? Сумасшедший! — кричал [Гомес] на Марти, который снова склонился над картой с красно-синим карандашом в руке. — Слышишь, ты? Сумасшедший! Сумасшедший убийца!

— Уведите их, — сказал Марти караульному. — У них помутился разум от сознания собственной вины.

Эта фраза была знакома капралу. Он слышал ее не в первый раз.

Кажется, что о Марти в Испании никто доброго слова не обронил.

Он говорил (да и порой поступал), как душевнобольной. — Эренбург .

Марти если не сыграл роковую роль в судьбе Кольцова (у Хемингуэя — Каркова, спасшего жертв Марти), то внес в нее свою лепту, доложив Сталину:

Его вмешательство в военные дела, его спекуляция своим положением как представителя Москвы безусловно наносят вред общему делу и сами по себе достойны осуждения. Кольцов вместе со своим неизменным спутником Мальро вошел в контакт с местной троцкистской организацией ПОУМ. Так называемая гражданская жена Кольцова Мария Остен (Грессгенер) замечена в компрометирующих связях с деятелями правого толка. И у меня лично нет никаких сомнений, что она является засекреченным агентом германской разведки. Убежден, что многие провалы в военном противоборстве — следствие ее шпионской деятельности.

Но откуда взялась легенда о четырехстах расстрелянных Марти интербригадовцах, все равно решительно непонятно.

Густав Реглер, «настолько коммунист, что его воинствующее религиозное рвение внушает страх» (Клаус Манн), порвав в 1942-м с компартией, обвинял Марти в намерении расправиться с бойцами, осведомленными «о разложении и жестокости, царивших при дворе Альбасете».

Низвержение из партии (а партия была его жизнью) на излете сталинской эпохи превратит Марти в изгоя, ненавистного и своим, и чужим. Властный и подозрительный, жестокий, самоотверженный, грубый эгоцентрик, «отец солдатам» и «человек без друзей» — фигура трагическая и антипатичная, как антипатичен любой марксист, лишенный человечности.

Рецензию на «По ком звонит колокол» написал для New Masses (2 июля 1940 года) Альва Бесси. Чего, казалось бы, ждать от такого «сталиниста», как он? Ведь сама Долорес Пассионария Ибаррури, секретарь ЦК компартии — воплощенная Испания-мать в черных одеждах, страстный, самородный гений-оратор — назвала книгу «антикоммунистической и антинародной». Впрочем, у нее были на это свои причины. Хемингуэй оскорбил Пассионарию, вскользь упомянув, что ее сын — будущий Герой Советского Союза капитан Рубен Ибаррури (он погибнет под Сталинградом) — укрылся от войны в Москве.

Что ж, Бесси, как и следовало ожидать, критикует роман, но это не террористическая критика, не политический приговор. Хемингуэй — выдающийся писатель, товарищ по оружию: искренность его восхищения интербригадами не подлежит сомнению. Безусловную слабость романа Бесси объясняет особенностями философии Хемингуэя. Восхищаясь индивидуальным героизмом, тот органически не приемлет массового подвига: массовость — животное начало. Любая война для него — все та же отвратительная Первая мировая, которой он, как писатель, обязан всем, и пишет он обо всех войнах одинаково. Он шовинист. Он способен на беспринципные поступки: печатается в херстовском Cosmopolitan, позволил изувечить текст «Пятой колонны» для театральной постановки.