Дарина Григорова - Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим

В целях формирования украинизации по галицийскому образцу на юго-востоке Украины, в частности — на Донбассе, введен термин «галицизация» [330] «Galicianization» (Galitsizatsiia): Andrew Wilson. The Donbas between Ukraine and Russia: The Use of History in Political Disputes. Journal of Contemporary History, Vol. 30, No. 2 (Apr., 1995), p. 281. . «Галицийский импорт» проявляется и в символике независимой Украины, воспринявшей цвета флага и герб Украинской народной республики периода распада империи Романовых (1917). Желто-синее знамя представляется украинскими националистами как преемственность Киевской Руси и запорожского казачества, что составляет часть национальной мифологии, разработанной польскими хронистами и их наследником — Михаилом Грушевским и представляющей Киевскую Русь государством украинским, а Россию — татарским. Этот флаг впервые появился во Львове (1848), который в то время находился под властью Австрии, а в Донбассе ненадолго был утвержден украинскими националистами (1918), принявшими сторону Германии в Первой мировой войне и разрушившими Донецко-Криворожскую республику [331] Andrew Wilson. The Donbas between Ukraine and Russia: The Use of History in Political Disputes. Journal of Contemporary History, Vol. 30, No. 2 (Apr., 1995), p. 282. .

Сергей Плохий различает две «восточноевропейские идентичности»: Украина и Малороссия, используя и понятие «Казацкая нация» [332] «Today, it is clear that the terms «Ukraine» and «Little Russia» represent very different East Slavic identities. But is there good reason to believe that they also denoted different national identities in early modern times?»: Serhii Plokhy. The Origins of the Slavic Nations. Premodern Identities in Russia, Ukraine, and Belarus. Cambridge University Press, 2006, pp. 302, 339. , а в отношении постсоветского периода Украины он отмечает тенденцию «ориентирования национальной культуры на Запад и подчеркивания ее отличия от русской культуры и традиции». Однако Плохий представляет современную русскую национальную идею элементарно: как «чисто антизападную ориентировку» и проявление «панрусизма» [333] Serhii Plokhy. The Ghosts of Pereyaslav: Russo-Ukrainian Historical Debates in the Post-Soviet Era. Europe-Asia Studies, Vol. 53, No. 3 (May, 2001), p.502. .

Марк фон Хаген в статье с провокационным заглавием «Есть ли у Украины история?» не заострял внимания только на «центрально-европейской» или только на «восточно-европейской» идентичности Украины, он отмечает, что украинцы представляют собой «часть большой дилеммы для Восточной и Центральной Европы». Другое дело, что положительный ответ фон Хагена состоит в том, что у Украины будет история только если она порвет с Россией, отказавшись от своего постсоветского прошлого, при этом он допускает возможность торжества «догмы интегрального национализма» в качестве «триумфа украинской нации» [334] Mark von Hagen. Does Ukraine Have a History? Slavic Review, Vol. 54, No. 3 (Autumn, 1995), p. 659, 664–665. . Марк фон Хаген признает состояние дилеммы и двойственность украинской идентичности только в отношении прошлого, в то время как это является фактором и в настоящем.

Алексей Миллер также отдает предпочтение понятию «восточнославянская идентичность», которая пребывала в процессе формирования «по разным сценариям» [335] Alexei Miller. Ukrainian Question: Russian Nationalism in the 19th Century. CEU Press, 2003, p. 37. в XVII и XIX веках.

Другие понятия, фиксирующие дуализм украинской идентичности сводятся к разделению на «коммунистов» и «националистов» (в какой-то мере это повторение типологии Джона-Поля Химки). Украинские коммунисты — это часть «искусственной советской культуры», в то время как первостепенную важность для национального строительства имеет стратегическое партнерство между Украиной и США, цитируется мнение Збигнева Бжезинского (1996) о том, что гарант Украины — это США и что она «не будет интегрироваться в Российскую империю» [336] Ukrainians have been fearful that an American-Russian accommodation might leave their country vulnerable to reintegration within the Russian empire»: ZbigniewBrzezinski. Ukraine: the search for a national identity. Edited by Sharon L. Wolchik and Volodymyr Zviglyanich, Rowman&Littlefield publishers, Ins. 2000, p. xi, xiv. . Бжезинский отводит Украине роль территории, ограничивающей русское влияние, гаранта безопасности Польши, Румынии и даже Турции [337] «First of all, Ukraine's existence enhances the security of Poland by reducing a traditional dilemma that Poland had always faced, namely that of threatening powers existing simultaneously on its western and eastern frontiers. Ukraine's existence also enhances the security of Romania, which is far more safe today than when it bordered on the Soviet Union or on the Russian Empire. It enhances the security of Turkey and it makes Turkey much more confident in its dealings with its neighbors, and it even shuts off, in effect, a geopolitically significant access by Russia to the Mediterranean region»: Zbigniew Brzezinski. Ukraine's Critical Role in the Post-Soviet. Harvard Ukrainian Studies, Vol. 20, UKRAINE IN THE WORLD: Studies in thelnternational Relations and Security Structure of a Newly Independent State (1996), p. 4, 7. . Украинское государство в силу своей территориальной обширности по европейским нормам выступает в качестве ключевого звена в проекте «Восточное партнерство», цель которого — создание санитарного кордона из бывших советских республик между Российской Федерацией и Европейским Союзом.

Бжезинский, не скрывающий наличия приоритетных стратегических интересов США на Украине, определяет геополитическую идентичность Украины как единую и «центрально-европейскую».

Взгляд на Украину, как на антироссийский геополитический барьер, далеко не новый, еще в начале XX века Симон Петлюра активно пропагандировал перед украинскими националистами тезис о русской угрозе Европе и о том, что миссия украинского государства состоит в «окончательном и бесповоротном разделе» России [338] «…мы должны скомпрометировать идею реставрации великой России как идею нереальную, искусственную и невыгодную для Европы, представляя вместо ее план ее раздела в качестве наиболее целесообразного решения надоевшего, неспокойного вопроса, который всегда таил в себе, да и теперь таит в себе угрозу и опасность для Европы». Симон Петлюра. Борьба против «Великой и единой России». // Симон Петлюра. Главный атаман в плену несбытычных надежд. М.-СПб., 2008. С. 409, 411. . Петлюра выдвинул украинской эмиграции в изгнании крайнюю цель: разрушение России. Что же касается Польши, то здесь Петлюра категоричен: «поляки — неважные колонизаторы», и весной 1920 года был склонен к сотрудничеству в борьбе против «исторического и вечного общего врага» — «Московщины с ее больной культурой с большими контрастами» [339] Письмо С. Петлюры Военному Министру УНР об отношениях с поляками. 30 декабря 1921 года.// Симон Петлюра. Главный атаман в плену несбытычных надежд. М.-СПб., 2008. С. 321, 323. .

Польша не менее заинтересована в подобном сотрудничестве и после 1991 года расширила контакты с независимой Украиной в качестве своеобразного посредника в ее связях с ЕС и НАТО. По словам Марка фон Хагена, бывшие польские президенты Лех Валенса и Александр Квашневский «соревновались в старании быть адвокатами Украины по ее присоединению к ЕС и НАТО». Польские университеты активно развивают деятельность по украинским исследованиям, массово переводятся произведения украинских авторов, взгляды которых по национальному вопросу затем становятся объектом публичных дискуссии [340] Marc von Hagen. Revisiting the Histories of Ukraine. Laboratory of Transnational History: Ukraine and Recent Ukrainian Historiography. Edited by Kasianov, Georgiy, Ther, Philipp. Central European University Press, Budapest-New York, 2009, p. 29. , — эта постоянная и последовательная политическая линия проводится в Польше с 1991 года, в отличие от России, которая пренебрегала участием в украинском культурном пространстве, а еще меньше популяризировала его у себя дома.