Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Мучаюсь, как сказано в пьесе Горина. А что делать?

Я несколько раз публично извинялся. Перед очень неприятными людьми. Когда оказывалось, что я не прав. Приходится делать усилие над собой, разумеется, над самолюбием, но обязательно извиняться, потому что иначе ты просто превращаешься в животное. Превращаешься в «них», которые хамят как ни в чем не бывало. Я помню эти случаи публичных извинений и не могу сказать, что чувствуешь большое удовольствие, но облегчение — да. Там, где ты прав, ты прав. Там, где не прав, ты извинился.

Люди носят маски для того, чтобы спастись друг от друга. Потому что в незащищенное место часто наносится удар. Ежи Гротовскому, великому реформатору театра, принадлежит фраза: «Театр — это такое счастливое место, где человек наконец-то может не притворяться». То есть под маской другого ты можешь как раз снять свою. Под маской Яго ты можешь вынуть из себя скрытые комплексы, позволить себе быть злым, отвратительным, жестоким, корыстным. Вынуть это наружу на рассмотрение публики и на свое собственное рассмотрение. Театр — это такая психотерапевтическая вещь. А в жизни — да, мы все в социальных ролях.

У меня их много, конечно, но я слишком рефлексивный человек для того, чтобы нарастить непробиваемую маску. Собственно, рефлексия и подбор слов для нее — это все, чем я занимаюсь, ничего больше.

Знаете, как у Успенского: крокодил Гена работал в зоопарке крокодилом. Вот я иногда работаю Шендеровичем, иногда я телезвезда.

У актеров есть такая фраза — «забыл разгримироваться». Например, человек сыграл Гамлета, вышел из театра, идет по улице, общается с кем-то, а все Гамлет. Плохо, когда забываешь разгримироваться, так телезвездой и живешь. А в остальном это работа, надо к этому относиться без кокетства. Сталевар надевает защитную маску, и актер надевает защитную маску. Это нормально.

5 лет, девочка: «А чем же мне похвастаться?» Чем бы вы похвастались, Виктор? Имеется в виду то, чем вы гордитесь, что вам удалось хорошо сделать.

Чем бы похвастаться… Не знаю, правда. Я не кокетничаю и не играю в скромность, но просто жизнь моя сложилась таким счастливым образом — и вот этим нужно похвастаться, — что меня сводило с талантливыми, сильными, замечательными людьми, иногда с гениями. Горин, Гердт, Полунин, Норштейн, Жванецкий — когда ты видишь, как они себя ведут, то уже растопыривать пальцы самому просто не получается, ну смешно. Самая высшая похвала, которую я слышал от Гердта по отношению к его ролям: «Кажется, это было вполне пристойно, без позора». Про какую-то звездную роль, про спектакль «Костюмер», совершенно гениальный, он говорил: «Там было несколько подлинных секунд». Когда ты видишь такую оценку, такое существование человека, то после этого хвастаться чем-то…

Мопассан же написал, как какой-то моряк перед смертью говорил: «Кажется, я был неплохим моряком». У меня есть несколько текстов, которые не привязаны к злобе дня и за которые мне не стыдно, скажем так. И я надеюсь, что они останутся, что их будут читать, люди будут смеяться.

Аристотель говорил: «Комическое — в несоответствии». Тот смех, который кажется мне воздухом человеческой жизни, — это реакция человека на наше несоответствие идеалу. На несовершенство себя, на несовершенство мира. Тогда это осмысленный смех. Можно рассмеяться над тем, что человек поскользнулся и упал в лужу. Но именно то, над чем человек смеется, прямо указывает на его интеллект и этику. Скажи мне, над чем смеешься, и я скажу тебе, кто ты.

Когда человек смеется над собой, у него есть шанс на то, чтобы стать немножко лучше. И в этом смысле смех — чрезвычайно целебное, полезное, просто терапевтически важное занятие.

Терапия, конечно. Почему так опасен мрачный человек? Не просто неприятен в застолье, нет, он по-настоящему опасен. Помните у Ильфа и Петрова: «Какие смешки в реконструктивный период?» Но мы знаем, чем закончился этот реконструктивный период и сколько крови пролили серьезные люди. Человек усмехнувшийся в любом случае понимает, что ничто не стоит пролитой крови, никакая идеология.

В широком смысле талант — это то, что отличает человека от животного.

Вопрос терминологии. Божественная, конечно.

Договариваемся о терминах. Я атеист, я верю в высшую нервную деятельность.

Это означает, что я, как и многие до меня, от Спинозы до академика инзбурга, не нахожу в природе места, где может существовать Бог.

Нигде, кроме собственного серого вещества. Все боги сооружены нашей психикой, которая пытается каким-то образом адаптировать этот огромный мир.

Я не теолог и не философ, я не способен дискутировать на эти темы. Я говорю о своем ощущении. Когда мы говорим про Бога и дьявола, мы понимаем примерно одно и то же. Не уточняя: мусульманин ты, атеист, христианин и так далее. В этом смысле, когда я говорю «божественный рисунок», «божественно одаренный человек», я подразумеваю, что речь идет об этике, о правилах.

Конечно. Человеческая этика многократно сформулирована разными религиозными системами. Тем не менее во всех религиозных системах есть представления о добре и зле, и оно есть вне религиозных систем. Это называется «этика». Что есть хорошо, что плохо. Что можно, что нельзя. Не делай другому то, чего не хочешь для себя.

Дальше все просто. Надо попытаться его реализовать. То, что человек может, он должен. Ответ очень прост, а сделать трудно.

Мне кажется, умение формулировать. Для меня самая приятная похвала (и распространенная, кстати), когда человек говорит: «Ой, да, вы сказали то, что я думаю». Как мне кажется, я могу найти слова для того, что я чувствую и понимаю.

4 года, мальчик: «Я хочу быть собакой с хвостиком, а ты кем хочешь быть?» Представьте такую классную ситуацию: вот вы дожили до этого возраста. Сейчас у вас случилось чудо: вас откатило назад, на точку принятия решений, 15-16-17-18 лет. И при этом вы там, но уже с тем опытом, который вы накопили за свою жизнь. Куда бы вы пошли?