Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

М-м-м… Я тоже многих своих героев писал с реальных людей. Писать с реальных людей — это, так сказать, ненаказуемо. Чаще всего ваше мнение о человеке не совпадает с его мнением о себе, в таком случае просто поменяйте все детали, и прототип не опознает себя. Ну, как в том анекдоте, где чукчи узнавали друг друга на фотографии по ушанкам. Но если же вы берёте событие, которое случилось в реальности… То здесь всё зависит от события. Нельзя ли изменить его, оставив прежними «дано» и «в итоге»? А если нельзя, то решайте для себя, что вам дороже. Близкие люди всё же важнее романов, гонораров и славы. Близких людей надо беречь и щадить. Вспомните правило хирургов: не оперировать родственников.

Книжные издательства делают какие-то «заказы» авторам? Выдвигают какие-то требования?

Я имею возможность отказываться от подобных вторжений и даже наоборот — сам выбираю издательство для своего нового романа и сам диктую этому издательству условия. Но многие другие писатели такой возможности не имеют. Хотя «тирания» издательства по отношению к автору — это миф.

Прочла вашу биографию, в которой написано, что вы и учителем в школе работали, и в походы туристов водили. В связи с этим вопрос: в какой степени, по вашему мнению, жизнь автора отражается в жизни придуманных им персонажей? Обязательно ли перенесение личного опыта или достаточно фантазии?

Опыт автора в значительной степени отражается в его произведениях (в характерах героев, в их судьбах и жизненных обстоятельствах), хотя это отражение далеко не всегда зеркальное, линейное, лобовое. Для примера возьмите Льва Толстого. Он был участником обороны Севастополя, но про Севастополь написал только три рассказа, а впечатления о севастопольских сражениях легли в основу романа «Война и мир», который повествует о совсем другой войне. Асимметричный ответ, так сказать. Является ли «Война и мир» отражением личного опыта автора? Да. Является ли описанием личного опыта автора? Нет.

Личный опыт автора, конечно, всегда отражается в его произведениях. Но не зеркально. Отражение опыта не тождественно его описанию

Как известно, лицедеев хоронили за церковной оградой. В какой степени это правило могло бы относиться к писателю, ведь он, вероятно, ещё больший лицедей, чем артист, так как играет сразу несколько ролей?

Я не знаю, почему лицедеев хоронили за церковной оградой. Не знаю, почему писателей не приравняли к лицедеям. Конечно, писатели изображают из себя приличных людей ничуть не меньше актёров, это верно. Но хоронят их, слава богу, вроде прилично. Из жалости, наверное. Писатели же не пользуются такой любовью девушек, как актёры.

Какой автор из современников кажется вам наиболее интересным для «Тотального диктанта»?

Скажем так: на мой взгляд, сейчас в языке кризис синтаксиса, поскольку синтаксис напрямую связан с логикой мышления. Ясный синтаксис представляется обывателю примитивным, хотя в простоте и ясности и заключена высшая сложность: «нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту». Автор, который громоздит семиэтажные кривые и шаткие синтаксические громадины, кажется виртуозом речи, хотя на самом деле он просто не умеет формулировать.

Но как же поступить тому, кто выбирает текст для диктанта? Предположим, автор (строитель косых небоскрёбов) — статусный, разбирать его речевые конструкции интересно, такая речь репрезентативна для эпохи, но является ли этот автор носителем языкового эталона? Да ни разу. Я не знаю, какими соображениями надо руководствоваться в таких случаях. Поэтому не в состоянии выбрать автора.

Сейчас в языке кризис синтаксиса, так как синтаксис напрямую связан с логикой мышления. В простоте и ясности заключается высшая сложность

Как, по вашему мнению, не является ли герой романа «Блуда и МУДО» этаким продолжением героя «Географа»? Или неким параллельным развитием персонажа? Почему-то два этих романа выстраиваются у меня в некую условную дилогию. Не было у вас такого замысла?

Нет, такого замысла у меня не было. Сходство этих романов (и этих героев) только кажущееся.

Виктор Служкин и Борис Моржов — совершенно разные люди. Один — стоик и созерцатель, другой — деятельный гедонист. Один — бедняк, другой — богач. Один лишён женского внимания, другой наделён им в избытке. Один — из девяностых, другой — из нулевых. Для одного главная задача — обрести гармонию («примирение на земле»), для другого — удержать ложную картину мира (построить «фамильон»). Один — честен, другой — врёт направо и налево. И так далее.

Почему-то читатели часто пытаются «произвести» одного моего героя из другого. Служкин — это выживший Отличник, Моржов — разбогатевший Служкин. Не понимаю желания насадить всех на один шампур. Я уже не раз шутил над этой эволюцией: Моржов выводится из Служкина так же, как Анна Каренина из Родиона Раскольникова, то есть никак.

Если литературные герои создаются по одному принципу, по одним и тем же «реперным точкам» (отношение к друзьям, к женщинам, к детям, к правде, к любви, к родине, к работе, к творчеству, к деньгам), это не значит, что герои одинаковы.

Как представитель реализма, какой бы совет вы дали мне как начинающему писателю? Лучше писать о том, что знаешь, или о том, что тебя привлекает? То есть ориентироваться на западных писателей вроде Буковски, Керуака, Кинга, Лавкрафта или на отечественных?

Пишите, о чём хотите, не выбирая выгодной стратегии. Учитесь у других писателей, неважно, отечественных или зарубежных. Всегда знайте сами для себя, что вы хотите сказать. Больше работайте. Не откладывайте лучших задумок на потом. И не цепляйтесь за свои тексты: если не вышло, то пишите другой текст, а не улучшайте прежний; не опубликовали сразу — пишите новое произведение, а не расходуйте силы, пристраивая уже готовое. Для писателя путь потерь — всегда путь приобретений.

Что для вас идеальный читатель?

Поскольку я писатель, образ идеального читателя для меня двойственный.

Идеальный читатель моих собственных произведений, в общем, тождественен мне. Ему интересно то, что интересно мне, и у него точно такие же эстетические взгляды.

Идеальный читатель вообще — читатель «апологетического дискурса». Апологетика — не восхваление, а поиск рациональных оснований. Читатель-апологет принимает текст с изначальным уважением и старается понять, почему автор написал так, а не иначе, то есть исходит из сути произведения, а не из своих внетекстовых соображений, «как надо было сделать правильно». Разумеется, такой читатель не использует текст как тренажёр для самовыражения, умеет аргументировать свою позицию и отлично понимает, что «не нравится» не значит «плохо».